Герцог насторожился.

— Дочь? Ну, так что же? — спросил он.

— Она — весьма порядочная девушка, и мне, разумеется, хотелось бы помешать…

— А-а! Тут выплывает наружу нечто новенькое! Бабьи истории? — воскликнул герцог. — Девчонки, дочери старых химиков? Ну, известная штука! Впрочем, это недурно! Так вот в чем заключались ученые занятия нашего доктора?

— Отец, — подхватил вне себя Ренэ, — не говорите таким образом об Аманде Гюэ, которую я избрал себе в супруги!

Герцог Клод окаменел. Потом, не говоря ни слова, он подбежал к звонку, резко дернул шнурок и велел вошедшему лакею позвать герцогиню Дамарр.

Сюзанна вошла; она уже догадывалась о сцене между мужем и сыном. Герцог, не заговаривая с ней, взял ее за руку, провел на несколько шагов дальше, в глубину комнаты, и поставил перед Ренэ, после чего сказал:

— Потрудитесь, доктор, повторить своей матери то, что Вы сообщили мне сейчас относительно дочери аптекаря Гюэ.

— Я сказал отцу, что мадемуазель Аманда Гюэ избрана мной в супруги.

Герцогиня вздохнула с облегчением. Она боялась слышать что-нибудь хуже.

— Ренэ, — промолвила она своим кротким голосом, — мой милый Ренэ, это — фантазия молодого человека.

— Нет, вовсе не то! Я люблю Аманду, дал ей слово и сумею сдержать его.

— Не прав ли я был, — сердито подхватил герцог, — когда постоянно восставал против излишней свободы юношества? Не достаточно ли скандалов в короткое время обрушилось на наш дом? Мы, с нашим именем, запутаны в кровопролитие в улице Лабурб; наш сын, наследник моего имени, тесно связан с маркизой де Бренвилье и ее возлюбленным — проходимцем, искателем приключений, который уже обогащает скандальную хронику Парижа, с этим Сэн-Круа, происхождение которого никому неведомо! К позору своего внебрачного рождения этот негодяй присоединяет еще позор своих наглых и пошлых поступков. Его неизвестной матери следовало бы утопить такое детище, — прости меня, Господи!

Колени Сюзанны задрожали. Ее проступок, страшные, томительные часы, все лица, которые она считала навсегда позабытыми, всплыли опять из бездны прошедшего, и надо всем этим кошмаром высоко царил Лашоссе.

— Но этим еще не кончилось, — продолжал герцог, — о, нет! Новоиспеченный доктор прав не покидает подозрительного дома старого шарлатана…

— Отец, — воскликнул Ренэ, — Вы злоупотребляете своими правами!

— Он не покидает подозрительного дома, — твердо продолжал старик, — да, да!.. Ведь как же иначе назвать дом, где вращаются люди, подобные итальянцу Экзили, и стряпают мази, напитки или микстуры, употребление которых отправляет на тот свет лиц всякого звания? Тут гибнет от них актер из труппы Мольера, там — великая королева Анна Австрийская; и в тот момент, когда рука правосудия протягивается, чтобы схватить преступника, мой сын оказывается в притоне на площади Мобер. Конечно судья найдет его между пальцами священной юстиции, когда ее кулак разожмется… А в заключение еще открытие, что сын, которому я обязан этой славой моего герба и имени, влюблен в дочь старого шарлатана и собирается жениться на ней! Ах, надо отдать Вам справедливость, почтенный доктор, Вы прошли учебный курс, давший блестящие результаты. Только как называется тот факультет, которому подведомственны Ваши ученые занятия в университете на площади Мобер?

Ренэ дрожал. Упреки, видимо, вызвали бы в нем раскаяние, но отцовская насмешка сильно раздражила его.

— Вы можете разить меня своими стрелами, — воскликнул он, — потому что несчастное стечение обстоятельств вовлекло меня в водоворот всяких бед. Вы можете принуждать меня, прибегая к своей отцовской власти, но это — не рыцарский образ действий. Я беззащитен перед Вами, когда Вы боретесь со мной острым оружием насмешки, язвительной шутки, — безоружен, как я могу быть только перед своим родным отцом. Вам я не способен оказать отпор… Так уж лучше убейте меня, герцог Клод Дамарр, но только сразу и не прибегая к ядовитой насмешке!

Смущенный герцог отступил назад, и его черты приняли унылое выражение.

— Дорогой муж, милый сын, — сказала Сюзанна, становясь между ними, — я редко прошу с чем-нибудь; я живу, не имея иных желаний, иных стремлений, кроме Вашего счастья, живу тихо и мирно среди вас, которых я люблю… обожаю. Выслушайте меня!.. Наступил первый момент, когда отец и сын разошлись в своих мнениях… тут разделяются ваши пути… тут вы нуждаетесь в посреднике… Позвольте мне быть им. Клод, протяни руку сыну! Обещай ему свою поддержку в трудном, неприятном деле, в которое он запутался, благодаря своему юношескому простодушию, незнанию жизни и веселому, открытому нраву; обещай ему вникнуть в его решения, в его планы, спокойно, без запальчивости. А ты, Ренэ, поклянись отцу не предпринимать ничего на будущее время, не выслушав предварительно его совета и мнения. Ваши руки… Ваши руки!

— Так, — воскликнул герцог, — что это значит: “Обещай спокойно вникнуть в его планы”!? Неужели ты думаешь, что я не угадываю ловушки, скрытой под цветами? Это значит: поразмысли, не примиришься ли ты еще с брачными затеями почтенного доктора. Ого, я знаю это! Хорошо, мы поговорим совершенно серьезно. Как, мой сын Ренэ, наследник честного, знаменитого имени, молодой, образованнейший человек, которому, благодаря его происхождению, доступны высочайшие посты в королевстве, — этот потомок знатного рода вздумал жениться на дочери простого аптекаря! Ну, нет, это уж чересчур смешно, над этим можно только потешаться. И чтобы я, отец, дал свое согласие, не зная даже хорошенько, какие это люди!.. Дать согласие на союз с дочерью старого дурака, который ищет золото и набивает чучела. Чтобы мой сын вращался около стряпни ядовитых зелий? Да никогда! Слушай, Ренэ! Пока ты живешь здесь, в моем доме под кровлей герцога Дамарр, не заикайся больше о браке с аптекарской дочкой. Я стою слишком высоко и пользуюсь слишком хорошей славой для того, чтобы включить в свой герб наряду с черным львом на серебряном поле пестик аптекарской ступки или лекарственную склянку.

Он поспешно отвернулся с горьким смехом.

Ренэ глубоко вздохнул, как человек, который готовится к большому прыжку с разбега, и печально заговорил:

— Матушка, простите, что я должен невольно причинить легкое огорчение Вам — кроткому, милому, ангельскому существу; но речи герцога с черным львом в гербе принуждают меня к тому. О чем, спрошу я Вас, герцог Дамарр, о чем думали Вы, когда в былое время посватались в Амьене к девушке простого происхождения, к верной Сюзанне Тардье? Помышляли ли Вы тогда о своих предках, о своем генеалогическом древе, о всей своей семье, которая осыпала Вас упреками? Казался ли Вам тогда молот оружейника Адама Тардье более блестящим украшением герба, чем пестик аптекарской ступки Гюэ? Откуда надвинулась туча высокомерия и пренебрежения к другим, которая внезапно нависла над кровлей дома Дамарр?