Лёнька помолчал, думал: говорить или нет?

– Он был политический.

– А это как?

– Вырастешь – узнаешь, – буркнул Лёнька и снова уткнулся в самоучитель.

Чердак постепенно наполнялся людьми. Мне никто не удивлялся, даже здоровались, я улыбалась в ответ и делала вид, что ужасно занята уроками. То и дело сетовала: как много нынче задают! Мне сочувствовали. А Лёнька упорно продолжал терзать гитару.

Вечером, уже дома, я спросила:

– А кто такие политические?

Родители разом замолчали. Посмотрели на меня на мгновенье и тут же снова спрятались: отец уткнулся в газету, а мать – в телевизор. Я ждала.

– Это преступники, – наконец, сказала мать.

– Значит, Кехин дедушка – преступник? – не поверила я.

Кто такие преступники я уже знала – прочитала у Вайнеров. Но не верилось, что у доброй, замечательной Кехи был такой дедушка!

– Преступник, – отрезала мать и отвернулась.

Решила узнать в школе. На переменке подошла к Людмиле Михайловне. Она, услышав вопрос, расцвела, начала говорить много странных, непонятных слов. Меня спас звонок.

– … Политические? – удивился моему вопросу Юрка. – А почему ты спрашиваешь?

Я рассказала про Кеху. Юрка слушал, поджав губы.

– Политические… это когда… – он задумался. – Это гамлеты.

– Гамлеты? – удивилась я.

– Понимаешь. Есть люди… неудобные. Ну… неформатные. Они не вписываются в систему. Понимаешь?

Я кивнула, хотя и не так уверенно, как бы мне хотелось.

– Вот их и сажали.

– Значит, дедушка Кехи был неформалом?

Юрка рассмеялся.

– Ну да, наверное!

Я помрачнела.

– А тебя тоже посадят, да?..

– Думаю, нет. – Юрка взлохматил меня. – Ты, кстати, уроки сделала?

– Сделала! – обрадовалась я. – А нас скоро в октябрята примут…

– Октябрята? – Юрка тоже оживился. – Это хорошо! Потом станешь пионеркой, потом комсомолкой. Будешь строить светлое будущее?

– Неа.

– Почему?

– А я маленькая ещё!

Дома достала с полки гигантский томик Шекспира в красивом коричневом переплете с золотыми буковками. Открыла «Гамлета». Читать его оказалось сложно, но захватывающе. Читала долго, несколько дней! И Кехиного дедушку мне стало жалко.

Мы стояли на торжественной линейке, вытянутые, растянутые в улыбках. Мальчики – в белых рубашках, девочки – с бантами и белыми передниками. В середине зала столбом торчала директриса и говорила:

– Дорогие первоклассники! Сегодня мы торжественно принимаем вас в октябрята!..

Я не слушала. Я смотрела на тётку, которая стояла рядом с директрисой – это была та самая толстозадая фашистка, которая тыкала Кеху лицом в раковину.

– Мальчик, изображенный на значке, – это маленький Ленин. Будьте достойны!..

Фашистка улыбалась толстыми накрашенными губами.

– Дедушка Кехи был Гамлетом, – прошептала я.

Захотелось ей крикнуть на все зал, во всё горло:

– Гамлетом!! А не преступником!! Ты! Толстозадая дура!!

Набежали пионеры, стали совать нам в руки шарики, прикалывать к груди значки. Свой значок я прикрыла ладошкой, чтобы маленький Ленин не видел эту фашистку.

– Левадная!!

– Чего?

Оглянулась – ко мне через улицу, размахивая жёлтым пушистым букетом, бежал Колька.

– Ты фартук испачкала!

– Где?

Я оглядела себя – и действительно! Белоснежный фартук оказался заляпан зелёным соком, набежавшим с букета. Дурацкие цветы! Я разозлилась.

Машка тут же принялась ногтем скоблить пятно, как будто его можно так оттереть!

Вот влетит же мне дома! А уж как я буду на линейке выглядеть… Да уж! Людмила Михайловна подожмет губы и скажет: «Левадная, ты как всегда! Думаешь, это просто пятно на фартуке? Это пятно на всём отряде!» Или классе – смотря, как эта черепаха вдохновится. Спасибо, если всё-таки окажется, что не на всей школе. А уж как влетит от родителей, даже подумать страшно.

– Жека, на линейке за меня встань, бочком, – предложил Вовка. – Ты меня выше, тебя все равно видно будет, а я пятно загорожу.

Колька сердито поджал губы, как будто дурацкое пятно на моём фартуке, действительно, пятно на всем классе! Прошествовал дальше. Машка вздохнула.

– Ты на него не сердись, – сказала она мне. – Коленька – староста. Он должен всё замечать и обо всех заботиться.

Я только хмыкнула в ответ. Ну почему каждый раз, когда Машка видит Щёлкина, то становится какой-то дурочкой?