— Когда же она во дворец должна прибыть?

— Сегодня вечером, Петр Темрюкович.

— Большой у вас нынче праздник, нечего сказать. Ладно, мешать я вам не стану, будет у меня еще время с вами повидаться.

— Посидел бы с нами немного, князь, — неубедительно стал настаивать Василий. — Я бы наливочки клюквенной тебе налил.

— Дела у меня имеются, Василий Юрьевич. А еще государю нужно сказать, что его подарок царице лично в руки передал. А потом к женам своим торопиться нужно, — улыбнулся Петр Темрюкович, — а то как бы к царице не приревновали, — и, поклонившись Марфе Васильевне, ступил к выходу.

Вечером Марфе занедужилось.

Боярыни и мамки, опасаясь царской опалы, долго не решались извещать об этом самодержца, а когда из Марфы Васильевны потекла желтая блевотина, верхняя боярыня Елизавета Морозова осмелилась побеспокоить государя своим появлением.

Царь выслушал боярыню молча и своим видом напоминал эдакий неприступный утес, которого до самого основания заволокло грозовыми тучами. Не было света в черных глазах самодержца, только мерцал едва заметный огонек, который больше напоминал сверкание молний. Сейчас государь был огромным языческим богом, который способен вселить суеверный ужас в души христиан. Поднимется сейчас самодержец и посохом, словно копьем, поразит ослушавшихся.

— Может, лекари не досмотрели какой изъян у Марфы Васильевны? — преодолевая страх, высказалась Елизавета. — Вот он сейчас и вышел.

— Не было у царевны Марфы недуга! — хмуро изрек царь. — Осматривало ее с десяток знахарок да пятеро немецких лекарей. Уверяли в один голос, что ядрена Марфа Васильевна, как репчатый лук.

— Государь Иван Васильевич, может, отказаться тебе от Марфы Васильевны, пока дело до свадьбы не дошло? Выберешь себе другую, которая покрепче будет да порумянее. Посмотри ты на девоньку, государь, худющая, как сушеная рыба. А женушка царская красна должна быть да кругла.

— Нет, Елизавета, прикипел я к ней дюже. Видно, кто-то хочет, чтобы я отступился от царевны, вот потому и порчу надумал на нее навести. Не бывать тому, все равно Марфа Васильевна царицей станет! А теперь ступай и без присмотра ее не оставляй.

Весь московский двор только о том и говорил, что царице занедужилось; шептались, будто Марфа Васильевна едва дышит, а когда молилась в соборе во спасение, то упала на мраморный пол и едва не расшиблась.

Царь дважды приходил в ее покои. Марфа и вправду была очень бледна, но эта необыкновенная белизна очень шла к ее темным волосам, делая царевну еще более прекрасной.

Государь явился к Марфе в третий раз.

Поднялась царевна навстречу господину, поприветствовала его большим поклоном.

— Здравствуй, государь-батюшка.

Если еще утром царь выглядел беспокойным и тяготился перед грядущим решением, а сомнения ядовитым червем источили душу, то сейчас, увидев Марфу, обворожительную как никогда, Иван обмяк и понял, что не отступится от нее.

— Здравствуй, моя царевна, здравствуй, лебедушка, — приобнял государь Марфу. — Потерпи, голубушка, немного осталось до венчания. А там весь век идти нам рука об руку. Ни бог, ни дьявол не посмеют отнять тебя у меня.

— Боюсь я, государь, — едва не расплакалась царевна Марфа.

— А ты не бойся, Марфа Васильевна, я тебя ото всех обороню.

— Со мной ничего не случится, государь?

— Ничего, голубушка, ничего, пока я с тобой рядышком.

— Плохо мне, Иван Васильевич… с каждым днем все хуже.

— А ты потерпи немного, боль и отступится.

— Хорошо, государь, я все вытерплю. Я сделаю все, что ты скажешь.

— Вот и славненько, Марфа Васильевна. Будь благоразумной, а я не оставлю тебя своей заботой.

Государь скоро ушел, но скорбь великая и дурное предчувствие уже источили его нутро.

Следующим, кто навестил государя в этот день, был Малюта Скуратов. Думный дворянин появлялся всегда, как предтеча беды, накрывал своей тенью, подобно Люциферу, очередную жертву. Потоптался Григорий Лукьянович у порога, потряс поредевшими кудрями и поднял на государя взор.

— Народ сказывает, что будто бы занедужилось шибко царевне, — осторожно начал Малюта.

Иван Васильевич перечитывал житие святых. Он любил эту книгу пуще других и помнил многие места наизусть. В минуты скорби царь брал мудрую рукопись и внимательно перечитывал подвиги благочестивых старцев. Усердный и безымянный составитель под упругим кожаным переплетом собрал едва ли не всех святых Руси, среди которых были не только монахи, но и разбойники.

Но особенно много было воинников.

Разуверившись в необходимости проливать кровь, они искали покоя и уединения в заповедной глуши, куда не отваживался забрести даже скиталец-волк. Можно было только предполагать, о чем думали ратники, вспоминая мятежные дни. Не велик, оказывается, путь от воинника до великого мученика.

На государя всегда накатывало умиротворение, когда он перелистывал ветхие страницы, которые могли рассыпаться едва ли не от одного прикосновения и казались такими же старыми, как почившие апостолы. Царь был спокоен.