Семья привязывает и накладывает обязательства, а следовательно, ты уже не вправе распоряжаться собственной судьбой. Оксана оказалась из таких женщин, кто желает стабильности, и, конечно, расставание между ними было уже предопределено с первой встречи.

Но даже сейчас, повзрослевшая, с грустью в глазах, она не перестала быть его женщиной. Это чувствовала и Оксана.

– У меня ни с кем не было так, как с тобой, – неожиданно произнесла она. – Ну я не про постель. Хотя здесь тоже все в порядке… Я говорю о нас. Мы хорошо понимали друг друга.

Святой вежливо согласился:

– Да, нам было хорошо. Не забывай, ты говоришь с монахом.

Оксана излучала мощную сексуальную энергетику. Вот и не верь после этого, что в каждой женщине прячется дьявол.

– А я ведь знала, что ты скоро объявишься. Однажды ты оставил у меня свой шарф. Белый такой… После твоего ухода я его хотела выкинуть, но что-то мне помешало, сама не помню что. А недавно перебирала вещи и натолкнулась на него. Представляешь, сколько лет пролежал.

– Берегла, – согласился Герасим и совсем непроизвольно подвинулся, коснувшись коленом ее оголенного бедра.

Теперь он отчетливо понимал, что ему не следовало приходить к Оксане. Возвращаться к своей прежней женщине это все равно что являться на пепелище давно сгоревшего отчего дома: ничего не остается, кроме горькой памяти.

– Может быть, вопрос и не к месту, но ты мне можешь сказать теперь, что же тогда произошло между нами? Почему ты ушел?

Вот она, женская логика! Затеять разбирательство через многие годы, когда на тропе прежних отношений вырос такой бурьян, что больше смахивает на непроходимые джунгли. А не лучше ли погрустить и вспомнить что-нибудь приятное или даже веселое из их совместной жизни. И потом, как ей объяснить, что он просто не мог поступить иначе, потому что на сходняке был выбран в хранители общака. Это само по себе было немалой честью. Намечалась довольно крупная акция по переброске денег в западные банки, в ней участвовали очень влиятельные люди. А потому решено было соблюдать строжайшую конспирацию, отказавшись от всех прежних привязанностей. Подобный вердикт никого не удивил, хранители принадлежали только общаку, являлись его жрецами и воинами. Каждый из них был наделен немалыми полномочиями. А уж Святой был посвящен в тайное тайных. Об этом вообще знали единицы…

Святой ответил как можно более естественней:

– Мне по-другому было нельзя.

– Это женщина?

– Боже мой, – вздохнул Герасим, – прошло столько лет, а ты все еще мучаешься ревностью.

Оксана чуть пожала плечами:

– Нет, просто мне интересно знать, что может быть для мужчин важнее любви.

– Мне было бы тоже интересно узнать, – Святой улыбнулся и, стараясь перевести разговор в другое русло, сдержанно поинтересовался: – Ты по-прежнему танцовщица?

– Господи, – всплеснула Оксана руками. – Вижу, что ты по-прежнему галантный кавалер. Ты не представляешь, как мне это нравится.

– А если серьезно?

– Ну какая же я, к дьяволу, танцовщица, – рассерженно произнесла Оксана. – Ты посмотри на меня, – беззастенчиво распахнула она полы халата, под которыми он увидел узенькие черные трусики, смотревшиеся просто великолепно на ее слегка полноватых бедрах. Надо было бы закрыть глаза, но Герасим не сумел. – Я поправилась на полтора килограмма. Разве кому-то интересно, когда по сцене скачет толстая тетка! А потом движения уже не те…

– Ты слишком строга к себе, – невольно взялся утешать ее Святой. – У тебя абсолютные пропорции. За тобой школа…

Оксана, похоже, не собиралась прикрывать ноги, а даже чуток подвинулась, чтобы он сумел в полной мере рассмотреть красивый узор трусиков. И вообще, она держалась так, как будто вела беседу не с человеком духовного звания, а со своим старым любовником, заскочившим на полчаса для очередного соития.

– Вижу, что ты действительно монах… У тебя прекрасно получается роль утешителя. Ответь мне… Кому в борделях нужна академическая школа танца?! – вполне искренне возмутилась Оксана.

– Ладно, спорить я с тобой не буду.

По привычке Святой посмотрел в угол, где по обыкновению стояли иконы, и, натолкнувшись усталым взглядом на убогую лепню в виде пузатого кувшина, понял, что прощения ему не видать. Уверенно поднявшись, он подошел к Оксане и нежно положил ей ладони на плечи.

Он раздевал Оксану неторопливо, сопровождая каждое движение поцелуем. И от легких, почти робких прикосновений Оксана невольно закрывала глаза, чувствуя, как ее тело переполняется сладостью.

– Твои руки стали очень нежными, – она чуть приподнялась, когда Святой медленно потянул узкие трусики вниз.

– Я слишком долго учился этому, – признался Герасим.

– Где? В монастыре? – удивленно вспорхнули ее ресницы, но лишь для того, чтобы сомкнуться вновь. Ее губы невольно дрогнули в истоме, принимая очередную ласку.

– Ты напрасно удивляешься, монастырь – это лучшее место, где можно научиться любить по-настоящему.

Герасим был не прав, когда подумал о том, что Оксана не изменилась. Девочка, почти подросток, которую он знал восемь лет назад, превратилась в красивую женщину, способную по-настоящему дарить радость любимому мужчине. Откровенная, сильная, она совсем не боялась распахнутого окна, и Герасим не без страха думал о том, что каждый невольный вскрик женщины становится достоянием дворовой общественности…