Петр готов был поклясться, что его земляком всецело овладели какие-то скверные мысли.

— До завтра, — махнув на прощание, он пошел по еле видимой тропке.

Пройдя метров двадцать, он остановился и огляделся. Федор, все еще стоявший на месте, цеплял подаренную фляжку к поясу. Справа от него хозчасть — ему вроде туда. Но, потоптавшись, Федор, украдкой оглянувшись, зашагал в противоположную сторону. Метров через двести был штаб дивизии. Интересно, что же делать хозобслуге в штабе? Впрочем, рядом в обыкновенном деревенском срубе, где прежде жил лесник, размещалась военная разведка дивизии. Теперь было понятно, что бдительный Федор направлялся именно туда.

Вряд ли Петра станут разыскивать именно сейчас. Их отделение размещалось вдалеке от всех, в большой, в три наката, землянке. Но вот поутру стоит ожидать неприятностей.

Петр подошел к землянке Нины. Из-за двери ему послышались какие-то голоса. Прислушавшись, он отчетливо различил звонкое сопрано Нины, а вот глуховатый бас принадлежал командиру полка. Видно, тот тоже не терпел одиночества.

Ночь не удалась во всех отношениях. Невесело хмыкнув, Петр направился в расположение роты.

Что прежде всего удивляло при встрече со Скворцовым, так это его огромные глаза, которые занимали едва ли не половину лица. Было в этом что-то сверхъестественное, когда он, не мигая, начинал смотреть на тебя. Невольно хотелось спрятаться от такого взгляда, вот только потом начинаешь осознавать, что укрыться-то от него некуда. Именно поэтому Скворцова называли Филин, а не Скворец, что было бы естественнее.

В поведении Скворцова имелась еще одна странность — никто не видел его спящим, зато, как это случается только с ночными хищниками, его частенько можно было увидеть разгуливающим по расположению части далеко за полночь.

В каждом подразделении начальник разведки дивизии капитан Иван Скворцов имел информаторов, и о том, чем дышит личный состав, он был осведомлен значительно лучше, чем непосредственные командиры. Его интересовала любая мелочь: кто с кем дружит, какие разговоры ведутся в свободное время, как красноармейцы относятся к своим командирам.

Был у него такой информатор и в хозчасти. Хотя на первый взгляд, казалось бы, чего там может быть интересного? Коллектив небольшой, в основном состоящий из нестроевых — контуженые да раненые, волокущиеся в обозе. Однако Скворцов не раз убеждался в том, что даже самое незначительное сообщение может оказаться весьма полезным. Не ошибся он и в этот раз.

— Я его еще три дня назад заметил. Поначалу думал, что показалось, — возбужденно рассказывал Федор, — да и фамилия у него другая! А тут как столкнулся с ним нос к носу, так сразу и понял — он!

— А он не отпирался? — Скворцов нацелил свои совиные глаза прямо в душу собеседнику.

— Чего тут отпираться? — удивленно ответил Федор. — Я бы начал настаивать, он стал бы спорить. Мы бы привлекли к себе внимание, а так по-доброму разошлись.

— Тоже верно, — вынужден был согласиться Скворцов. — Ты об этой встрече никому пока не рассказывай.

— Что я, не понимаю, что ли? — удивленно отозвался Федор. — Может, он немецкий шпион.

— По поводу шпиона надо, конечно, очень здорово еще разобраться, но то, что человек находится в районе боевых действий и скрывает свою настоящую фамилию, это уже само по себе подозрительно. Ладно, иди, мне тут кое-какие дела еще нужно сделать. И еще вот что, возьми бумагу, — вытащил Скворцов из папки три листка, — распиши все это пообстоятельнее. Ты меня понял?

— Так точно, товарищ капитан!

Керосиновая лампа, стоящая на табуретке в углу блиндажа, светила тускло-желтым светом. С правой стороны от входа висело небольшое зеркало с трещиной. Раскололось оно во время последнего налета немецкой авиации — слетело со стены и упало на ведро, стоящее под ним. Треснутое зеркало полагалось выбросить — примета дурная, но все как-то откладывалось на потом.

Скворцов подошел к зеркалу — оттуда на него глянуло волевое сухощавое лицо, короткая прическа, слегка выпуклые огромные глаза. О силе своего взгляда он догадывался и знал, что на подавляющее большинство людей взгляд его действовал гипнотически. Возможно, именно поэтому при разговоре с ним люди старались избегать его взгляда.

О том, что его называют Филин, Скворцов знал. Филин — птица древняя, мистическая, так что нет ничего предосудительного в том, что его облику приписывают мифические черты.

Скворцов поднял трубку.

— Лиза, соедини меня с командиром батальона. Да, это капитан Скворцов спрашивает.

Через минуту прозвучал звонкий голос двадцатидвухлетнего капитана.

— Капитан Васильчиков на проводе!

— Мне бы Комарова.

— Только что ушел за линию фронта с группой.

— Ах, вот оно что, — угрюмо протянул Скворцов, поморщившись. Он не любил, когда дело срывалось. — Как вернется, пускай зайдет в особый отдел.