Шрифт:
– Нет, – согласился он. – Но то, что ты предлагаешь, абсурдно.
– Тебе легко говорить. – Она вырвалась и одернула сюртук. – Ты делаешь все, что твоя душа пожелает. Знаешь ли ты, как трудно быть женщиной?
– Разумеется, нет, – ответил Грегори. – Но это твой жребий, и мужчиной быть тоже нелегко. В Париже ты это поймешь очень быстро.
– Вот и хорошо. – Тон ее был игривым. – Ты уже представляешь меня там?
– Напротив. Я совсем не представляю тебя в городе Любви. – Грегори посмотрел в окно на лужи, образовавшиеся после проливного дождя. – Ты ведешь себя крайне безрассудно даже здесь, в Англии, что уж говорить про Париж?
Она состроила гримаску.
– Ты не можешь заставить меня остаться.
– Могу и сделаю это. – Грегори прошел к двери и задвинул засов.
Пиппа скрестила руки поверх своего мужского сюртука.
– Так ты снял отдельную комнату, чтобы запереть меня здесь?
– Последнее, чего я хочу, это быть здесь, в этой комнате – с тобой. – Всякий раз, когда они оказываются наедине в комнате, это плохо заканчивается. Грегори сложил руки и просверлил ее взглядом.
– Вот и отлично, – гневно зыркнула на него Пиппа. – Значит, наши мнения совпадают. Потому что я в отношении тебя испытываю то же самое.
– Мы останемся еще на десять минут, – спокойно проговорил он, хотя раздражение начинало брать над ним верх. – Всего лишь десять. Пока ты не попробуешь примириться со своей участью. Просто попробуй – вот все, о чем я прошу. А потом я отопру дверь.
– Я не собираюсь примиряться и даже пытаться не буду. И что же мы будем делать эти десять минут?
Ох, он знал, что это неправильно. Но она выводит его из себя, эта упрямая маленькая злючка, а он замерз и устал – и еще этот ее невозможный, возмутительный вид. Грегори дернул за свисающий конец шейного платка и притянул ее к себе.
– Мы будем целоваться, – пробормотал он. – И тебе это понравится.
Глава 8
Грегори наклонился вперед и поцеловал Пиппу легким неторопливым поцелуем, от которого ее мысли закружились во всевозможных неопределенных приятных направлениях совсем так же, как они разбегаются, когда она забирается в горячую ванну и вода обволакивает ее, а голова запрокидывается назад.
Когда же Грегори отстранился, ощущение было такое, словно Пиппа, нехотя поднявшись из ванны, увидела, что полотенце на другом конце комнаты. Мозги разом прояснились.
– Спасибо, что подвез меня. И спасибо, что согласился не опровергать обман, будто мы убежали вместе. И еще, если ты не против, я была бы признательна…
Он снова поцеловал ее, и в этот раз язык раздвинул складку губ со смелой уверенностью, которая должна была бы ее оскорбить – он явно опытный любовник, – однако же, напротив, пленила. Она любит вызов. А Грегори и есть вызов. Он всегда им был.
Удерживая за шейный платок, Грегори целовал Пиппу основательно, дразня губы своими умелыми губами, и она отвечала на поцелуй, ни на секунду не позволяя ему взять верх. Она не знала, насколько хорошо у нее получается, но их неторопливое изучение друг друга становилось все нетерпеливее, все горячее. Правой рукой он теснее прижал ее к себе и углубил поцелуй.
Тогда Пиппа решила, что вот оно, величайшее наслаждение – целоваться и дарить и принимать ласки так пылко, так жадно. Хотелось бы ей делать это каждый день… несколько раз в день… даже больше, чем несколько раз.
Эта мысль сделала ее отчаянной и безрассудной, придала смелости сунуть руку в завитки у него на шее и лениво пропустить их сквозь пальцы. Его волосы были как шелк.
– Ты восхитительна, – пробормотал Грегори. – Даже в панталонах.
Пиппа захихикала у его губ, а он свободной рукой забрался ей под сюртук и погладил правую грудь.
– Само совершенство, – прошептал Грегори. Глядя в глаза, он обводил большим пальцем неторопливый круг поверх рубашки, прикрывающей сосок.
Он буквально загипнотизировал Пиппу.
И в этот раз, когда они снова поцеловались, что-то произошло между ними, что-то примитивное и обнаженное, требующее немедленного выхода, что каждый из них подавлял в карете вплоть до этой минуты. Не считая тепла и немножечко уюта в конце, атмосфера в карете Грегори была по большей части неловкой, неуклюжей и натянутой. Этот поцелуй стал наградой за все их испытания.