Но всему приходит конец, и настал тот день, когда Градова выписали. Татьяна стала расспрашивать Катю только тогда, когда как-то на дежурстве застала ее в слезах. Андрей уехал, сказала Катя, и не оставил адреса, потому что ждал нового назначения. А у нее задержка три недели, и на сердце нехорошее предчувствие – что там с Андреем?

– Тебе нужно думать не о нем, а о себе! – не выдержала Татьяна. – Дурочка, да он тебя бросил!

– Не смей! – закричала Катя. – Не смей так о нем! Он не такой, как все, он не может меня забыть!

И посмотрела с настоящей ненавистью. Татьяна пожала плечами и ушла, решив, что с нее хватит.

Через некоторое время досужие соседи донесли Катиной тетке, что племянницу каждое утро тошнит в туалете. Разразился страшный скандал. Тетка выгнала Катю из дома. Общежития в их больнице не давали, а может быть, зав. отделением решил, что Катерина все равно теперь не работник и не стал за нее хлопотать. Кате ничего не оставалось, как уезжать обратно во Владимир.

Перед отъездом она подкараулила Татьяну в коридоре больницы и сунула в руки письмо для Андрея, который должен был приехать через полгода к Таниному отцу на плановый осмотр после операции.

– Лучше бы ты аборт сделала, пока не поздно, – попыталась вразумить ее Татьяна.

– Ни за что! – Снова в Катиных глазах сверкнула непримиримая ненависть.

Ах так? И Татьяна дома сожгла письмо не читая. «Веришь, дурочка, в любовь с первого взгляда? В людей веришь? Ну так и расти ребенка без отца, может, в конце жизни поймешь, что не все на свете ангелы».

Полгода прошло, и как-то отец сообщил, что Андрей Градов лежит у них на обследовании. Татьяна выдумала пустяковый предлог, чтобы появиться у отца в больнице. Андрей постарел, похудел и был покрыт чужим загаром, так что сразу стало ясно – вернулся из Афганистана. Он обрадовался ей, но не больше. А у нее снова вернулись прежние чувства. Но ничего у них с Андреем не вышло, хотя они гуляли по городу, и он даже пару раз был у них дома. О Кате он спросил только в последнюю встречу. И Татьяна ответила, что Катя уехала домой и точного адреса не оставила.

– Вот и все, – хрипло сказала Татьяна Ивановна, – кажется, потом его снова послали в Афганистан, больше я о нем ничего не слышала. Осуждаешь меня?

Лера молчала. Она думала о маме. О том, что не помнит маму смеющейся, а улыбалась мама крайне редко. О том, что мама была несчастлива с отчимом, Лера знала всегда, поняла это еще в детстве, как только увидела их рядом.

В итоге встреча с Лериным отцом не принесла матери ничего, кроме горя. И если быть до конца справедливой, то нельзя винить в этом одну только умирающую немолодую женщину, что сидит сейчас перед ней.

Он мог написать раньше. Если бы хотел, он разыскал бы маму – город Владимир не Южно-Сахалинск и не Калифорния, поезд всего одни сутки идет… Так что скорее всего, прочитав письмо, папочка выбросил бы его в первую попавшуюся урну. Одно дело – закрутить роман в больнице с симпатичной сестричкой, и совершенно другое – жениться на этой сестричке, да еще с ребенком.

Отец… Лере решительно ничего не говорило это слово.

– Вот рассказала тебе, – тяжко вздохнула Татьяна Ивановна, – легче все равно не стало. Ну скажи все, что ты обо мне думаешь!

– Да больно надо! – отмахнулась Лера. – Вы уж сами как-нибудь со своей совестью разбирайтесь! Лучше скажите, этим, из Конторы, что надо было?

– Расспрашивали, что я знаю о тебе, – тихо ответила Татьяна Ивановна, – я сказала, что не видела тебя три года, что соответствует действительности.

– Лучше бы вы сказали, что вообще меня не видели!

– Ага, а они письмо нашли, то, что мать твоя прислала… Что мне было делать?

– Сжечь это письмо, как то сожгли, двадцать три года назад!

Татьяна Ивановна внезапно прижала руку к груди и закашлялась. Сквозь кашель она покивала Лере, что та права, а она сглупила. Потом она поманила Леру рукой к себе и вынула из кармана халата маленький ключик.

Кашель унялся, и она смогла сказать, чтобы Лера открыла секретер и вытащила книги с широкой полки. За первым рядом оказался потайной ящичек, который запирался на ключ. Лера открыла его и увидела небольшую шкатулку из карельской березы.

– Не трогай, – слабым голосом сказала Татьяна Ивановна, – а впрочем, ты все равно не возьмешь… А даже если и возьмешь, то мне уже ничего не нужно.

Лера отмахнулась от нее и выхватила из пачки документов, что лежала рядом со шкатулкой, потертый на сгибах конверт. Конверт порвался, из него высыпалось несколько фотографий.

С маленького снимка на документы смотрело на нее серьезное, даже суровое лицо молодого мужчины. Короткий ежик белых волос, плотно сжатые губы и прямой взгляд очень светлых, почти прозрачных глаз. Лера и сама умела так смотреть. Еще был любительский снимок, где на первом плане стояли обнявшись трое молодых парней. Два лейтенанта и один штатский, в котором Лера без всякого удивления узнала Сергея Лугового. Вторым был Андрей Градов, улыбавшийся не в полную силу, а так, углом рта. Третьим в группе был парень с погонами лейтенанта десантных войск. Широкоплечий и крупный, он хохотал, наклонив лобастую голову, и видно было, что, несмотря на молодость, он уже начинает лысеть.