Константин Обнаров – великолепный актер, разбивший миллионы женских сердец, не боящийся самых дерзких творческих экспериментов, известный ловелас, забияка и скандалист, не сходящий со страниц «желтой прессы». Не в пример сыгранным киногероям, к женщинам Обнаров относится потребительски, цинично, помня только об их «горизонтальной сущности». Он не желает ничего менять, но вдруг встречает незнакомку, и понимает, что влюбился, как мальчишка, с первого взгляда…
Annotation
Константин Обнаров – великолепный актер, разбивший миллионы женских сердец, не боящийся самых дерзких творческих экспериментов, известный ловелас, забияка и скандалист, не сходящий со страниц «желтой прессы». Не в пример сыгранным киногероям, к женщинам Обнаров относится потребительски, цинично, помня только об их «горизонтальной сущности». Он не желает ничего менять, но вдруг встречает незнакомку, и понимает, что влюбился, как мальчишка, с первого взгляда…
Наталья Троицкая
Глава 1. Тая
Глава 2. Костя
Глава 3. Вместе
Глава 4. В горе и в радости
Глава 5. «…И нет ничего нового под солнцем» [53]
Глава 6. Горечь полыни
Глава 7. Мужская компания
Глава 8. Амазонка
Глава 9. Равновесие
Наталья Троицкая
Обнаров
Все действующие лица и события этого романа – вымышленные. Любые совпадения не имеют под собой реальной биографической основы и являются случайными.
Автор
Глава 1. Тая
Дверь в кабинет директора детского дома Анфисы Павловны Голосовой была приоткрыта. Притихшая в коридоре ребятня ловила каждое слово.
– Так, Ковалева! Объясни мне, только быстро и внятно, как получилось, что Слава Потапов госпитализирован с сотрясением мозга?
– Там нечему сотрясаться, Анфиса Павловна. У него нет мозга.
– Соплячка паршивая! – директриса отвесила девушке звонкую пощечину. – Дерзить она мне будет, дрянь! Без роду, без племени, а все туда же: старших учить! – голос Анфисы Павловны громовыми раскатами летел по темным коридорам детского дома. – Значит, вы между собою жратву после отбоя делите, а меня милиция на допросы таскает, методы воспитания мои проверяет. Сегодня следователь, настырный, наглый такой, говорит мне: «Забили мальчика. Сотрясение мозга. Измываетесь над сиротами!» Под статью меня подвести хочешь?! Я тебя последний раз спрашиваю, Ковалева, что у вас с Потаповым произошло?
Девушка смотрела директрисе в глаза спокойно и прямо и молчала.
– Ну, не гадина, а?! Честное слово, гадина!
Голосова нецензурно выругалась, потянулась к лежавшей на столе пачке сигарет, дрожащей рукой выбрала одну, сунула в рот, наружу фильтром, щелкнула зажигалкой и, сделав глубокий вдох, тут же зашлась в остром приступе кашля.
– Я теб… Я тебе устрою! – хрипела она. – Я тебе, соплячке… Вонючей соплячке… Я тебе «волчью» характеристику дам! И заслуги твои в драмкружке не помогут! До пенсии будешь помнить!
– «Ветер за стенами дома бесился, как старый, озябший голый дьявол. В его реве слышались стоны, визг и дикий смех… Ветер забирался в пустые комнаты и в печные воющие трубы, и старый дом, весь расшатанный, дырявый, полуразвалившийся, вдруг оживлялся странными звуками, к которым я прислушивался с невольной тревогой. Вот точно вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло глубоко, прерывисто, печально. Вот заходили и заскрипели где-то далеко высохшие гнилые половицы под чьими-то тяжелыми и бесшумными шагами…» – она глубоко вздохнула, подтянула поближе к груди колени, обняла их руками, чтобы стало хоть чуточку теплей. – Ничего, Крыса Павловна, полмесяца тебе осталось. Четырнадцать дней. А потом – прощай, детский дом!
В тесной коморке было сыро, холодно и абсолютно темно. Где-то в углу, под столом, на котором сидела Таисия, возились крысы, доедая то, что удалось стащить из находившегося наверху пищеблока. Их тоненькие, писклявые голоса и мерзкая возня то и дело неприятно резали слух.
– Тупо и казенно как-то выходит! – нарочито громко сказала она. – Начало должно звучать как воспоминание. Немного ностальгии, немного горечи. В конце щепотка тревоги. Стоп! Еще раз: «Ветер за стенами дома бесился, как старый, озябший голый дьявол. В его реве слышались стоны, визг и дикий смех… Ветер забирался в пустые комнаты и в печные воющие трубы, и старый дом, весь расшатанный, дырявый, полуразвалившийся, вдруг оживлялся странными звуками, к которым я прислушивался с невольной тревогой…»
Она довольно поерзала на столе.
– Уже лучше. А дальше? Что у нас дальше? «…Вот точно вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло глубоко, прерывисто, печально. Вот заходили и заскрипели где-то далеко высохшие гнилые половицы под чьими-то тяжелыми и бесшумными шагами…» Стоп-стоп-стоп-стоп!
Таисия запустила пальцы в распущенные длинные пепельные волосы, замерла.
– Как? Как это почувствовать? Почувствовать…
Она закрыла глаза.
– «…Вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло глубоко, прерывисто, печально…»