– Ну что, помянем рабу божию Алису? Пусть теперь покоится с миром.

Привычно отдышался, запил тремя глотками воды, прислушался к обжегшему пищевод и желудок зелью.

Некромант покрутил в руках чашку. Отставил. Произнес, поглубже засунув руки прямо в перчатках в карманы – теперь он непрерывно мерз.

– Ты никогда не спрашивал меня, как я стал…

На Бабуле держался весь мир маленького Кирилла.

Мир наступал, когда Бабуля разнимала ссорящихся родителей. А если не наступал, то уводила Кирилла в свой дом, и тогда он все равно наступал. Бабуля кормила его печеньем и блинами, играла с ним, какие бы игры он ни выдумывал, и никогда не отмахивалась от бесконечных вопросов: «Да ты достал уже со своим «почему»!»

Кириллу было пять, когда она умерла. Позже он думал, что, если бы хоронил ее вместе со всеми, ничего бы не случилось. Но родители проявили невиданную до того чуткость, решив, что для ребенка это будет психологической травмой. Поэтому слово «умерла» ему ничего не говорило: как будто Бабуля уехала далеко и надолго, но все равно вернется.

Он удрал в бабушкин дом на третий день. Родители теперь ругались непрерывно, а если он попадался им на глаза – а как этого избежать в однокомнатной квартире? – перепадало и Кириллу. Бабулин дом стоял среди высоток; небольшой, как он теперь понимал, покосившийся и старый. Бабушка наотрез отказывалась отдавать дом на снос: «Похороните меня вместе с ним!» Но вот дом еще стоял, а Бабуля…

Кирилл открыл дверь стащенным ключом, аккуратно запер ее за собой. В доме было темно и холодно. Кирилл тихонько окликнул бабушку, смутно надеясь, что она всех обманула и спряталась здесь. Тут-то его в первый раз и накрыло: он наконец понял, что Бабули не будет никогда-никогда. Он долго рыдал, лежа на нерасстеленной кровати, пока не уснул, кое-как закутавшись в холодное сырое одеяло.

Проснулся на рассвете. Рядом на стуле кто-то сидел – сгорбившись, неподвижно.

– Бабуля? – вскочил он, еще не до конца проснувшись. – А они сказали, ты умерла!

– Вставай, Кирюша, – сказала она негромко. – Иди умывайся… Завтракать пора.

Он умывался и говорил-говорил-говорил взахлеб: ведь столько новостей накопилось, пока Бабули не было рядом. Она молчала, слушала и накрывала на стол.

Ставни они не открывали, свет не зажигали, из дому не выходили – Кирилл сам предложил от всех спрятаться, и Бабуля молча согласилась. Она вообще говорила мало и стала какой-то неповоротливой – надолго замирала, не сразу отвечала, как будто не слышала вопросов, и отзывалась лишь тогда, когда Кирилл прикасался к ней. Словно включалась. Но зато она улыбалась ему, звала его привычно «сынок» и гладила по голове. Этого было достаточно.

На третий день у Кирилла отказали ноги. Он попытался встать с постели и шлепнулся обратно – чтобы не упасть на пол. Ноги онемели, как будто он отлежал их за ночь. Он сначала засмеялся, потом испугался. Бабуля постояла в дверях. Потом сказала: «Потерпи, сынок» и принесла ему каши. Каша была невкусной, с сором, без молока и масла – ведь в магазин они тоже не ходили.

– Я заболел, да? – спросил Кирилл, когда уже не смог даже сидеть, но Бабуля опять сказала: «Надо потерпеть, сынок», и он послушался. Бабуля теперь спала рядом с ним, и у него немел бок – как будто он спал на сквозняке.

Кирилл открыл глаза и понял, что может шевелить только веками и еще губами. И что ледяное на его лбу – не грелка со льдом при температуре, а рука Бабули.

– Бабуля…

– Терпи, сынок, – сказала ему Бабуля в сумерках. Заскрипели половицы, потом открылся замок.

Позже он узнал, что Бабуля добрела до соседей. Узрев почившую девять дней назад соседку-старуху, те, то ли умно, то ли с перепугу, вызвали полицию. Прибывшая полиция – некромантов. Те дошли за поднятой до ее дома и обнаружили Кирилла.

Его вынесли на руках – свет был зажжен, и Кирилл ясно видел свои руки и ноги – тонкие палки, обтянутые синей кожей. Вокруг все кружилось, толпились люди, звучали незнакомые голоса и незнакомые слова. «Такой маленький… девятка некроуровня…» Потом он увидел свою Бабулю – та сидела покосившейся горой на табурете – и закричал что есть силы (на самом деле выдохнул): «Бабулечка!» Он даже умудрился свеситься и дотянуться до ее протянутой руки. Тревожно забубнили люди вокруг, Бабуля качнулась от сильного толчка, но зато улыбнулась ему так, что и он улыбнулся в ответ.

– Отпусти меня… сынок… Сейчас. Уж очень я устала.

Отпусти.

То ли по ее просьбе, то ли просто от слабости он разжал пальцы и увидел, как она повалилась на пол.

– Бабуля!

Зачарованно слушавший танатолог машинально налил себе вторую порцию и плеснул в нетронутую чашку некроманта.

– Она ушла, хотя знала, что далеко от меня уходить нельзя… и что когда придут люди, безвозвратно умрет сама… – Кирилл вновь подержал в руке чашку. – Ты как-то спрашивал – не боюсь ли я мертвых. Еще тогда я понял, что бояться надо только живых. И что для души смерть – еще не конец.