Кальян. Стихотворения Александра Полежаева… Арфа. Стихотворения Александра Полежаева
«…В созданиях поэта – его дух, его жизнь. Полежаев был рожден великим поэтом, но не был поэтом: его творения – вопли души, терзающей самое себя, стон нестерпимой муки субъективного духа, а не песни, не гимны, то веселые и радостные, то важные и торжественные, прекрасному бытию, объективно созерцаемому. Истинный поэт не есть ни горлица, тоскливо воркующая грустную песнь любви, ни кукушка, надрывающая душу однообразным стоном скорби, но звучный, гармонический, разнообразный соловей, поющий песнь природе… Создания истинного поэта суть гимн богу, прославление его великого творения…»
Обе эти книжки содержат в себе последние, уже замирающие, глухие звуки и полузвуки некогда звонкой и гармонической лиры. Полежаев прославился своим талантом, который резко отделился своею силою и самобытностию от толпы многих знаменитостей, по-видимому, затемнявших его собою; но волнуемый пылкими необузданными страстями, он присовокупил к своей поэтической славе другую славу, которая была проклятием всей его жизни и причиною утраты таланта и ранней смерти… Мир праху его… никто не смеет изречь приговор ближнему… Мир праху твоему, поэт!.. {1}
1
А. Н. Полежаев был отдан в солдаты за поэму «Сашка» (1825) и умер от чахотки в январе 1838 г. О «другой» его славе, кроме поэтической, см. у А. И. Герцена в «Былом и думах» («Прибавление» к части первой – «А. Полежаев»). Рецензируемые Белинским сборники стихотворений Полежаева были изданы уже после смерти поэта. «Кальян» в 1838 г. вышел третьим изданием (первое – в 1833 г., второе – в 1836 г.).
Невольно взялись мы за «Стихотворения Полежаева», изданные в 1832 году, и прочли их. В созданиях поэта – его дух, его жизнь. Полежаев был рожден великим поэтом, но не был поэтом: его творения – вопли души, терзающей самое себя, стон нестерпимой муки субъективного духа, а не песни, не гимны, то веселые и радостные, то важные и торжественные, прекрасному бытию, объективно созерцаемому. Истинный поэт не есть ни горлица, тоскливо воркующая грустную песнь любви, ни кукушка, надрывающая душу однообразным стоном скорби, но звучный, гармонический, разнообразный соловей, поющий песнь природе… Создания истинного поэта суть гимн богу, прославление его великого творения… В царстве божием нет плача и скрежета зубов – в нем одна просветленная радость, светлое ликование, и самая печаль в нем есть только грустная радость… Поэт есть гражданин этого бесконечного и святого царства: ему бог дал плодотворную силу любви проникать в таинства «полного славы творенья» {2} , и потому он должен быть его органом… Вопли растерзанного духа, сосредоточение в скорбях и противоречиях земной жизни доказывают пребывание на земле и только тщетное порывание к светлому, голубому небу – подножию престола вездесущего… Вот почему мы не оставляем имени поэта за Полежаевым и думаем, что его песни, нашедшие отзыв в современниках, не перейдут в потомство {3} . Плачевных и скорбящих поэтов великий поэт Гете характеризовал эпитетом лазаретных и этим вполне определил их отрицательное значение в области искусства… {4}
2
Слова из баллады Жуковского «Теон и Эсхин».
3
Более верное понимание творчества Полежаева Белинский высказал в обстоятельной критической статье «Стихотворения Полежаева» (1842) – наст. изд., т. 5.
4
Это определение Гете содержится в книге И.-П. Эккермана (о ней см. прим. 2 к заметке «Г-н Сосницкий на московской сцене в роли городничего»): «Поэты все пишут так, как будто бы они больны и как будто бы весь мир – это лазарет. Все они говорят о страданиях и земной юдоли и о потусторонних радостях. Будучи и без того недовольными, они подстегивают друг друга, стараясь раздуть это недовольство еще больше. Это сущее злоупотребление поэзией, которая собственно ведь для того и дана нам, чтобы сглаживать маленькие житейские невзгоды и примирять нас с миром и судьбою». И дальше: «Я нашел хорошее слово, – сказал Гете, – чтобы позлить этих господ. Я хочу их поэзию назвать «лазаретной» поэзией» (цитируется по кн.: И.-П. Эккерман. Разговоры с Гете в последние годы его жизни, с. 377, 378; соответственно немецкое издание – Лейпциг, 1836, с. 182–183).
И однако ж природа одарила Полежаева могучим талантом: только этому таланту не суждено было развернуться и расцвесть пышным цветом. Жизнь сделала его субъективным, а субъективность – смерть поэзии, и ее произведения – поэтический пустоцвет, который тешит взор минутным блеском и запахом, а плода не приносит. Почему было так, а не иначе, почему поэту не суждено было прозреть и в бесконечном чувстве бесконечной любви найти разрешение и примирение противоречий бытия?.. На это один ответ: да будет благословенна воля провидения!..
С содроганием сердца читаешь эту страшную исповедь жизни:
О, для чего судьба меня сгубила,Зачем из цепи бытияМеня навек природа исключила,И страшно вживе умер я!. . . . . . . .Я сын погибели и зла!Зачем же я возник, о провиденье,Из тьмы веков перед тобой?О, обрати опять в уничтоженьеАтом, караемый судьбой!Земля, раскрой несытую утробу,Горящей Этной протеки,И – бурный вихрь – тоску мою и злобуИ память с пеплом развлеки! {5}5
Цитируется стихотворение «Ожесточенный», отсутствующее в рецензируемых Белинским сборниках 1838 г., но хорошо ему известное по первому изданию «Стихотворений А. Полежаева», М., 1832.
Но это ужасное признание могло быть навеяно минутою отчаяния – но вот тихое и скорбное сознание своего падения:
Я увял – и увялНавсегда, навсегда!И блаженства не зналНикогда, никогда!И я жил, но я жилНа погибель свою…Буйной жизнью убилЯ надежду мою…Не расцвел и отцвелВ утро пасмурных дней;Что любил, в том нашелГибель жизни моей.Дух уныл, в сердце кровьОт тоски замерла,Мир души погреблаВ шумной воле любовь…Не воскреснет она!Я надежду имелНа испытных друзей,Но их рой отлетелПри невзгоде моей;Всем постылый, чужой,Никого не любя,В мире странствую я,Как вампир гробовой!..Мне противно смотретьНа блаженство другихИ в мучениях злыхНе сгораючи тлеть…Не кропите меняВы, росинки дождя:Я не цвет полевой,Не губительный знойПролетел надо мной!Я увял – и увялНавсегда, навсегда,И блаженства не зналНикогда, никогда! {6}6
Стихотворение «Вечерняя заря» в сборники 1838 г. также не вошло. Впервые оно было напечатано в журнале «Галатея», 1829, ч. I, № 3 под названием «Вечер» и перепечатано в «Стихотворениях А. Полежава» (1832).
Строка 16 в сборнике 1832 г. читается: «К шумной воле любовь», в «Галатее» – как у Белинского; следовательно, Белинский цитирует «Вечернюю зарю» по памяти – так, как он запомнил ее в ранней юности по первопечатному тексту.
«Вечерняя заря» Полежаева – одно из любимых и неоднократно цитировавшихся Белинским стихотворений.
Это грустное убеждение в необходимости и неизбежности своего падения без надежды на восстание с не меньшею силою выразилось и в этих прекрасных стихах:
Ах, кто мечте высокой верил,Кто почитал коварный светИ на заре весенних летЕго ничтожество измерил;Кто погубил, подобно мне,Свои надежды и желанья;Пред кем разрушились вполнеГрядущей жизни упованья;Кто сир и чужд перед людьми,Кому дадут из сожаленьяИль ненавистного презреньяКогда-нибудь клочок земли…Один лишь тот меня оценит,Моей тоски не обвинив,Душевным чувствам не изменитИ скажет: так, ты несчастлив!Как брат к потерянному брату,С улыбкой нежной подойдет,Слезу страдальную прольетИ разделит мою утрату…. . . . . . . .Лишь он один постигнуть может,Лишь он один поймет того,Чье сердце червь могильный гложет.Как пальма в зеркале ручья,Как тень налетная в лазури,В нем отразится после буриДуша унылая моя!..Я буду – он, он будет – я!..В одном из нас сольются оба! —И пусть тогда вражда и злоба,И меч, и заступ гробовойГремят над нашей головой!.. {7}7
«Ночь на Кубани» вошла в издание «Стихотворения А. Полежаева» (1832).
Этот характер мрачного отчаяния и тяжелой скорби лежит на большей части сочинений Полежаева, но с его лиры срывались и торжественные звуки примирения и гармонические аккорды явлений жизни. Кому не известно его стихотворение «Провидение», в котором, после ужасов падения, он так торжественно воспел свое мгновенное восстание? {8}
Я был готовБез тайной властиСорвать покровС моих несчастий…Последний деньСверкал мне в очи,Последней ночиЯ видел тень,И в думе лютойВсе решено;Еще минутаИ … свершено!Но вдруг нежданныйНадежды луч,Как свет багряный,Блеснул из туч;Какой-то скрытый,Но мной забытыйИздавна богИз тьмы открытойМеня извлек!..Рукою сильнойОстов могильныйВдруг оживил,И Каин новыйВ душе суровойТворца почтил!Непостижимый,Он снова влилВ грудь атеистаИ лжесофистаОгонь любви!Они снова дниТоски печальнойОзолотилИ озарилЗарей прощальной!Гори ж, сияй,Заря святая!И догорай,Не померкая!..8
Стихотворение «Провидение» Белинский также цитирует по сборнику 1832 г.
Подобный же момент восстания с не меньшею поэзиею выражен в этих стихах:
О нет! свершилось!.. жар мятежныйОстыл на пасмурном челе:Как сын земли, я дань землеПринес чредою неизбежной:Узнал бесславие, позор,Под маской дикого невежды (?);Но пред лицом Кавказских горЯ рву нечистые одежды!Подобный гордостью горам,Заметным в безднах и лазури,Я воспарю, как фимиам,С цветов пустынных к небесамИ передам моим струнамИ рев и вой минувшей бури!.. {9}9
Из стихотворения «Раскаяние» (цитируется по сборнику «Кальян»). В рецензии на второе издание «Кальяна» Белинский определил «Раскаяние» как «лучшее стихотворение» в сборнике (Белинский, АН СССР, т. II, с. 105).