– Herein [54] .

– Guten Morgen [55] . – Входит хозяин дома Вайянд. – Выйдите на балкон и взгляните на играющих, а потом я вам все объясню.

На улице под окном стояли и играли трое. Седой старик на скрипке и двое молодых на мандолинах.

– Старик – профессор биологии, – сказал Вайянд. – Молодые – студенты. Университет закрыт, и вот они на улице. Профессор получает талоны на бесплатный обед, но ведь одного обеда мало. От биологии он перошел к искусству – играет. – Вайянд вынул пачку советских папирос. (Я был в Берлине и привез ему несколько коробок, купленных мною в ларьке Торгпредства.) Он вынул одну из них и постучал мундштуком по левому глазу – он у него был стеклянный. Свой потерял во время боев под Верденом. Вайянд всегда стучал по своему стеклянному глазу во время сильного волнения.

– Вот, смотрите, до чего мы дошли – нищими стали наши профессора.

Мне часто приходилось в течение этих трех лет ездить но Германии, главным образом по Рейнской области, и заглядывать также в Саарскую. Я хорошо знал Дюссельдорф и Кёльн.

В одну из поездок в Кёльн я обратил внимание на огромное полотнище, переброшенное через улицу вблизи знаменитого Кёльнского собора. На полотнище крупными буквами были написаны всего два слова: UNSER STOSS [56] .

Стрелка указывала на дверь магазина, где, по-видимому, и наносился этот удар.

Я открыл дверь и вошел – торговали дамскими пальто с меховыми воротниками. Цена две с половиной марки. За скромный обед я платил в Эссене марку с четвертью. Пальто стоимостью в два обеда в дешевеньком ресторанчике. Да ведь если допустить, что материал и воротник ничего не стоят, то даже за саму работу надо заплатить значительно больше объявленной цены. Распродажа. Владелец этих дамских пальто хочет вернуть хоть что-нибудь. В газетах все чаще сообщения о банкротствах.

В Гамбурге улов рыбы не разгружается. Тот, кто голоден, не может ее купить – снижать же цены на рыбу не хотят торговцы. Рыболовецкие суда уходят обратно в море и сбрасывают рыбу за борт.

Мне часто приходилось ездить с докладами в Берлин. Дел было много, времени терять нельзя, а денег мало. Валюту надо экономить. Езжу в третьем классе. От Эссена до Берлина поезд идет около восьми часов. Самый удобный для меня поезд ночной. Он отходит в полночь и приходит в Берлин в восемь часов утра. Конечно, трудно просидеть всю ночь, а затем начинать работу, но билет третьего класса на 25 процентов дешевле. Иногда, когда пассажиров немного, можно найти скамейку, вытянуться и подремать.

В одну из таких поездок, проходя по вагонам, я нашел купе, в котором на одной полке кто-то лежал, а вторая была свободной. Положив под голову портфель, я расположился так же, как и тот, кто занимал первую.

Хамм, Ганновер, Стендаль. Скоро Берлин, надо подниматься. Вслед за мной поднялся и мой попутчик.

– Где мы находимся?

– Проехали станцию Стендаль. Скоро Шарлотенбург, а затем Фридрихстрассебанхоф.

– Вы едете до Берлина или дальше?

– До Берлина, а вы?

– До Варшавы, даже немного дальше. Я фабрикант, был во Франкфурте-на-Майне. Покупал лоскут. У меня фабрика в Барановичах – делаем галстуки. Я хорошо купил лоскут во Франкфурте.

– Большая у вас фабрика? – спросил я этого «фабриканта» в сильно поношенных, измятых пиджаке и брюках.

– Средняя по нашим местам. У меня работает тридцать человек. Дела идут неважно. Все хотят делать галстуки, но никто не хочет их покупать. Покупают их меньше, чем делают. А что я буду делать, если их никто не будет покупать? У меня четыре дочки – их надо выдавать замуж, а какой жених согласится взять в жены девушку без приданого?

Фабрикант долго плакался на свою судьбу.

В вагоне появилась продавщица, предлагая кофе и бутерброды. Я взял чашку кофе и завернутый в пергамент бутерброд. Мой попутчик-фабрикант открыл портфель, вынул термос, налил из него в крышку термоса кофе и развернул пергамент с бутербродами. Видать, что он экономил на всем. «Ну, если фабрикант пересекает всю Германию в вагоне третьего класса и дрожит над каждым пфеннигом, как же у него живут те тридцать, что работают на его фабрике?» – подумал я.

– Скажите, а у вас в России галстуки носят?

– Конечно.

– Сколько же у вас миллионов? Я не помню, кажется, более ста пятидесяти.

– Да, более.

– Скажите, а визу к вам получить можно?

– А вы спросите в посольстве в Варшаве.

– Я хотел было поехать в Китай, там еще больше населения, чем в вашей стране. Но я не знаю, носят ли там галстуки. У меня и виза уже была. Вот, смотрите! – И он показал мне свой паспорт.

– Чего же вы не поехали?

– Боюсь. Там война.

В Берлине я попрощался с этим фабрикантом, но образ старого человека, мотающегося по Европе в поисках дешевого лоскута для галстуков, не знающего, кому сбыть свой товар, запомнился. Он был характерен для того времени.

В вагонах поездов я встречал коммивояжеров, представителей фирм, чиновников, и все они говорили о трудностях жизни и полном отсутствии каких-либо перспектив.

В Берлине, Эссене, Мюнхене, Аахене и многих других городах Германии, в каких только мне приходилось побывать, – везде можно видеть наклеенные на окна широкие бумажные ленты с надписью Zimmer zu vermieten [57] или Wohnung zu vermieten [58] . Большие квартиры содержать было трудно, и их владельцы искали постояльцев. Многие отказывались от больших квартир – искали небольшие.