— Значит, Уж-Фредди не преступник?

Префект, помолчав немного, сказал:

— Я должен вам сказать всю правду. Тот, кого вы называете Уж-Фредди, не всегда был честным человеком. Не скажу, что сейчас он ведет примерный образ жизни. Он ленив… Но этот… этот ночной гуляка был раньше мошенником, которых встречаешь на пустынных улицах и которые просят вас дать прикурить… Не буду распространяться. Достаточно вам знать, что одно высокое вмешательство положило этому конец, и близкий друг Жана Морейля ревниво охраняет честность Ужа-Фредди. Благодаря этому бодрствующему и тайному союзнику, который в Париже занимает весьма видное положение, так называемый Фредди не попадет в тюрьму и не сядет на скамью подсудимых… если только злые инстинкты не возьмут верх, чему я не желаю верить. Я полагаю, сударь, что теперь вы достаточно осведомлены об интересующем вас деле?

Лионель ответил вполголоса, ударяя на каждом слоге:

— Уверены ли вы во всем том, что говорите, господин префект? Дадите ли вашу голову на отсечение за то, что в прошлом Жана Морейля или, вернее, в прошлом Ужа-Фредди нет чего-нибудь такого, за что посылают в Гвиану или на эшафот?

— Это серьезно, господин де Праз. Не позвать ли мне секретаря, чтобы он стенографировал ваши показания?

Лионель поспешно сказал:

— Нет! Я вам только что докладывал: это одни подозрения…

— По поводу этого старого дела? Этой трагедии в Люверси?

— Простите меня. Когда у меня будут доказательства, я вам их принесу. До тех пор предположим, что я ничего не говорил.

— Всегда к вашим услугам.

— Часто ли вам приходится рассматривать случаи «раздвоения личности», господин префект?

— Гораздо чаще, чем это думают. Есть несколько таких случаев, даже официальных. Много тайных. Где взять простого человека? Разве наш мозг не находится во власти противоречий? И преступник, убивший или совершивший кражу, разве не искупает преступление того лица, которым он был одну только минуту, пока наносил удар, и которое потом исчезло в нем навсегда?.. Вы сами, граф де Праз, поклянетесь ли в том, что вы всегда и везде одно и то же лицо? Если случайно я извлек бы из той папки заметки, касающиеся вашей второй личности, что могли бы вы мне сказать, зная, что в рассматриваемом нами явлении оба сознания почти всегда совершенно отделены одно от другого и не сообщаются между собой?

Лионель постарался найти эту шутку превосходной. Но то, что, хотя бы шутя, ему самому примерили двойную маску «переменного сознания», переполнило его досадой. Он поторопился уйти.

— Прощайте, сударь, — сказал ему префект. — Не бойтесь заглянуть ко мне еще раз, если понадобится… Я думаю о трагедии в Люверси…

Лионель тоже думал об этом и повторял про себя многозначительную фразу префекта: «Он не попадет в тюрьму и не сядет на скамью подсудимых, если только скверные инстинкты не возьмут в нем верх»…

В этих словах был настоящий план кампании, о котором Лионель де Праз думал с дьявольской радостью, отвечая поклоном на короткий и вежливый поклон маленького властного старичка.

На следующее утро на станции Эперней из поезда, прибывшего из Парижа, вышел пассажир. Он ехал во втором классе. У него был приличный вид. Но опытный глаз мог разглядеть в нем характерные черты сыщика. Он направился в центр города и, взглянув на табличку с названием улицы и на номер дома, развязно вошел в лавочку торговца овощами.

— Мадам Лефевр? — спросил он, приподнимая свою соломенную шляпу.

— Я, сударь.

Лавочница, подвижная брюнетка, занятая покупательницами, повернулась к нему лицом.

— Мне надо вам сказать несколько слов, мадам. Я вас не задержу.

Лицо лавочницы нахмурилось, она предвидела неприятность. Посещение неизвестного лица всегда неприятно, особенно если оно с места в карьер изрекает вам: «Мне нужно вам сказать два слова».

— Эжень! — позвала она. — Поди сюда на минутку.

Из задней комнаты вышел человек в синем переднике, лет сорока, ворчливый и непреклонный на вид.

— Со мной, видишь, хотят поговорить. Отпусти тут вместо меня.

Посетитель учтиво поклонился.

— Насчет чего? — спросил лавочник.

— Мадам, — начал посетитель, — не правда ли, вы мадам Мари Лефевр, рожденная Симон? Вы находились на службе у мадам Гюи Лаваль пять лет тому назад в качестве горничной?

— Да, сударь, — прошептала она.

— Позвольте мне задать вам несколько вопросов.

— Зайдите сюда, — сказал муж.

Оба, муж и жена, молча хмурясь, пропустили гостя в маленькую комнату, смежную с магазином и похожую на столовую.

— Что еще случилось? — спросила бывшая горничная неуверенным голосом.

— Абсолютно ничего, мадам, будьте спокойны. Мы хотим только выяснить несколько подробностей, касающихся смерти мадам Лаваль, и подумали, что вы и ваш муж можете их нам сообщить. Ибо, — сказал он, обращаясь к мужчине, — ведь вы были садовником и привратником в Люверси во время несчастья, не так ли?