— А нашли ли священный сосуд Сан-Грааль? — задала вопрос Евпраксия.

— Я не знаю, не слышал, — отвечал ей Герман. — И признаться, считаю, что его не существует в природе. Это всё легенды из песен трубадуров...

Помолчав, Ксюша попросила:

— Расскажите мне о последних днях Генриха Четвёртого.

Немец посмотрел с неохотой, но потом решил, что нельзя ей отказывать.

— Он, конечно, не признал отлучение от церкви на соборе в Пьяченце, где вы выступали, и продолжил править частью Священной Римской империи, остававшейся у него в подчинении. Даже собирался ехать в Святую землю, чтобы помогать Бодуэну де Бульону, передав бразды правления Генриху-младшему. Но как раз в это время новый Папа, избранный после смерти Урбана Второго, правящий и ныне — Пасхалий Второй, — снова отлучил императора от церкви. И провозгласил императором Генриха Пятого.

— Сын с отцом находился в ссоре?

— Часто враждовали, но не менее часто и мирились. Сын просил отца подчиниться Папе, и тогда конфликт будет разрешён. Генрих-старший вроде бы ответил согласием, и к нему прислали папского легата. Но они сразу же поссорились, и легат отказал самодержцу в отпущении грехов. Рассердился и младший Генрих. Он напал на отца, посадил под арест в замок Бекельхайм, а епископ Шпейерский вынудил монарха подписать отречение. И на съезде в Майнце двадцать седьмого декабря тысяча сто пятого года Генрих Пятый был повторно коронован.

— А его родитель?

— А его родитель, выпущенный из Бекельхайма, ускакал в Льеж, где и объявил своё отречение недействительным, ибо было подписано оно под угрозой смерти. Он решил бороться с сыном за престол. Центром сопротивления выбрал Кёльн. Генрих Пятый осадил город и попытался взять его штурмом. Вряд ли бы это удалось, если б Генрих Четвёртый не скончался. Перед смертью я его причастил и собственноручно записал последнюю волю — он прощал всех своих врагов, в том числе и сына.

— Ну а сын?

— Сын похоронил его в Шпейерском соборе. А когда уехал, Шпейерский епископ, не согласный с этим решением, вынул тело из саркофага и удерживает непогребённым полтора года.

— Господи Иисусе! Что же Генрих Пятый не повлияет?

— Шпейер находится в княжестве Пфальц, а оно не подвластно императору.

— Ну и чудеса! — удивлялась Ксюша невесело.

А потом, оставшись одна, долго молила Деву Марию о защите и покровительстве в деле упокоения бывшего супруга.

Сватать четырнадцатилетнюю Евпраксию Всеволодовну из Германии прибыла её тётка — маркграфиня Ода фон Штаде.

Дело в том, что Ода была второй женой старшего сына Ярослава Мудрого — Святослава Ярославича. Вместе жили они недолго, но счастливо, правили Киевом три года и родили сына. Но внезапно у князя на щеке появился фурункул, вскрыли его неудачно, и от заражения крови Святослав умер. Безутешная вдова с маленьким ребёнком отбыла в Германию, увезя с собой громадное состояние...

И никто не знал, что княгиня перед отъездом спрятала в днепровских пещерах ценностей не меньше, взять с собой которые просто не смогла. А потом искала предлог возвратиться в Киев за второй половиной своих сокровищ.

Что ж, предлог был выбран достаточно убедительный. Северной землёй в Саксонии, Нордмаркой, правил её брат, Удон II фон Штаде. В тридцать девять лет он скоропостижно скончался, поскользнувшись на лестнице и разбив затылок о каменную ступеньку. И оставил после себя процветающие поместья, многочисленные амбары, полные пшеницы и проса, винные погреба, две суконных мануфактуры и немалые стада коров и овец. Всё это досталось его сыновьям — Генриху по прозвищу Длинный, семнадцатилетнему юноше, и тринадцатилетнему Людигеро-Удо. В общем, тётя сделала предложение старшему племяннику: мол, она съездит в Киев и сосватает за него княжну Евпраксию, за которой дадут приданого — видимо-невидимо.

Генрих Длинный, тощий, нескладный молодой человек, рыжий и лопоухий, сплошь в больших и маленьких конопушках, с недоверием смотрел на неё, невысокую тридцатилетнюю даму, полноватую и довольно милую:

— Право, тётя, я озадачен. Может быть, найти невесту из наших?

Ода возразила:

— Глупости, мой друг, у тебя напрасные опасения. Русские такие же христиане, как мы; чуточку наивнее и попроще, чуточку упрямее и суровее, а вообще люди славные и гостеприимные. Я вон прожила среди них столько лет и, как видишь, жива-здорова.

Юноша по-прежнему сомневался:

— Да она, наверное, ни бум-бум по-немецки...

— О, не страшно. Мы её отдадим подучиться в Кведлинбургский монастырь. Пусть штудирует языки, примет католичество, разовьётся как следует. Ей ведь ныне всего четырнадцать. А когда шестнадцать исполнится, свадебку сыграете.

Генрих Длинный молча поморгал и спросил напоследок:

— Да она хороша ль собою?

— Просто прелесть! — с воодушевлением воскликнула тётка. — В ней намешана скандинавская, славянская и куманская кровь. В результате вышел ангелочек — глаз не оторвать! И смышлёная очень. Ты не пожалеешь, верно говорю.