Я знаю, как уязвить мать. Слезы текут по увядшим бледным щекам, она тихо говорит:

— Маленькие дети — тяжесть на коленях, а большие — на сердце.

Санька, стоя в отдалении, показывает мне кулак. В конце концов в моих руках оказывается бутерброд. У меня у самого глаза полны слез, и, быть может, впервые в жизни не хочется есть. Хлеб густо намазан мятой фасолью с луком. Мама дает мне еще горсть черешен и в знак примирения целует в щеку.

— Приходи, сыночек, часа через два — накормлю тебя перловым супом.

Расправляясь с бутербродом, мы с Санькой идем в охотничий домик, притаившийся на самой вершине зеленой горы. В полуразрушенной хате некогда жил сторож огородов — профессиональный охотник. После его смерти никто там не поселился, и домик стал пристанищем черноярских ребят. Здесь можно было размять кости на перекладине, поработать на кольцах, висевших на старом дубе, сыграть в «буру» или очко с компанией взрослых, куда уже входили Федор Марченко, Керзон и даже Славка Корж, как человек денежный. Не раз и я безуспешно пытал здесь счастье.

Куда это все попрятались? — недоумевал Санька.

— Дуются в очко,— заверил я.

Но в хате мы застали совсем иную картину. В центре комнаты на краю стола сидел Федя Марченко и держал речь перед рассевшимися вокруг ребятами. Завидя нас, он на миг умолк, дождался, пока усядемся, затем сказал, обращаясь ко мне и Саньке:

— С «Гарибальдийцем» у нас переигровка. Я обо всем договорился с их капитаном. Через неделю играем на поле Райкомвода. — Федор обвел всех угрожающим взглядом.— Кто пустит руки в ход...

— Пусть у того они отсохнут,— заключил за него Керзон.

— Аминь! — воскликнул Гаврик Цупко.

— Мы решили,— не обращая внимания на реплики, продолжал капитан,— выйти на поле в полной форме: в майках, трусах и бутсах.— Он многозначительно взглянул на меня, свистнул и прибавил: — Силь ву пле.

Никто не знал, что означает это выражение, но капитан «Молнии» неизменно пользовался им, когда хотел подчеркнуть неопровержимость своего решения.

— Если у тебя, Федя, завелись деньжата, чтобы одеть пас по форме,— это очень хорошо,— с насмешкой сказал Санька.

— Заткнись, умник,— вспылил капитан.— Дай высказаться старшим...

Поднялся Керзон. Он приложил палец к ноздре, высморкался, вытер нос рукавом рубахи и с необычно серьезным выражением лица начал речь. Острый кадык забегал па его шее.

— Господа! Сэры! Товарищи пролетарии! По моим суммарным подсчетам, для превращения команды блатных и нищих в грозный футбольный клуб «Молния» потребуется 56 рублей 27 копеек советской валютой. Если означенную сумму разделить на 11 основных и трех запасных калек, выйдет по четыре рубля ноль две копейки с брата. Резюме: каждому надлежит, господа, через два дня внести означенную сумму капитану.

— Я согласен,— поддержал Славка.

Юрка Маркелов одобрительно качнул головой:

— За два дня и петух сможет достать.

— Тебе, Юрка, и пяти минут хватит,— разозлился я.— В маминой сумке деньги без счета, пятерку слямзишь — никто и не заметит.

Юрка, поджарый и белобрысый правый край, незлобиво глянул на меня правым глазом. Левый он потерял при взрыве гранаты, найденной им возле Косого Капонира.

— А ты у своей покопайся в сумке,— может, тоже слямзишь,— посоветовал он.

Юркин отец владел мельницей и был даже богаче Коржа, но детей деньгами не баловал, держал в черном теле. Поэтому и мы относились к Юрке с большей симпатией, чем к Славке. К тому же он не кичился, а даже стыдился зажиточности родителей и искренне завидовал своему дружку Олегу Весеннему, отец которого был дворником. Да и внешне Юрка скорей напоминал сына дворника: одежда на нем «горела», новая рубашка через день-два выглядела так, точно он ее носил со дня рождения. До глубокой осени Юрка ходил босиком, умывался главным образом под дождем. Олег Весенний, игравший в паре с Юркой правой связкой, был его прямой противоположностью и не случайно носил прозвище «Красавчик». Обычные брюки из чертовой кожи всегда были отутюжены и казались новыми, серая косоворотка застегнута на все пуговицы и подпоясана красивым шнуром. Едва кончался матч или тренировка, Олег шел умываться, и проделывал это необыкновенно тщательно. Даже старые ботинки его казались лакированными. Причесывался он на пробор и всегда носил при себе расческу, в то время как почти все мы пользовались для этого собственной пятерней.

Дружба правого крыла «Молнии» возникла не случайно. То, чего не хватало Юрке Маркелову, с избытком можно было найти у Олега Весеннего. Юрка — молчалив и немногословен, Олег болтает не умолкая, короткими и длинными очередями. Юрка — тщедушный и ленивый, Олег острый и колючий, как ёж.

Вот и сейчас он рьяно заступается за меня:

— У Вовкиной мамы сумок не водится, а когда деньги появляются, она их за пазухой прячет.

Все смеются. Противный Керзон тоже пытается острить:

— Джентльмены! Цивилизованному обществу давно известно о счастливой сорочке, в которой, благодарение богу, родился Вовка Радецкий. Но родиться в сорочке и всю жизнь ходить в маминой кофте, а сорочку хранить за семью замками в комоде — чудовищно...