I
Фамилія отца моего была Пиррипъ, а имя, данное мн при св. крещеніи, Филиппъ. Изъ этихъ-то двухъ именъ еще въ дтств вывелъ я нчто среднее — Пипъ, похожее на то и на другое. Такъ-то назвалъ я себя Пипомъ да и пошелъ по блому свту. — Пипъ да Пипъ, меня иначе и не звали.
Что отца моего дйствительно звали Пиррипомъ, въ этомъ я могу сослаться на двухъ свидтелей: надпись на его надгробномъ камн и сестру мою, мистрисъ Джо Гарджери, вышедшую замужъ за кузнеца. Такъ-какъ я не помнилъ ни отца, ни матери и никогда не видалъ ихъ изображеній (они жили еще въ дофотографическую эпоху), то дтское воображеніе мое рисовало ихъ образы, безсмысленно и непосредственно руководствуясь одними только ихъ надгробными надписями. Очертаніе буквъ отцовской надгробной навело меня на странную мысль, что отецъ мой былъ плотный, приземистый и мрачный человкъ, съ курчавыми черными волосами. Почеркъ надписи: «Тожь Джорджіана, жена вышереченнаго» привелъ меня къ дтскому заключенію, что матушка моя была рябая и болзненная. Пять маленькихъ плитъ, по полутора фута длиною каждая, окружали могилу моихъ родителей и были посвящены памяти пяти маленькихъ братьевъ моихъ, умершихъ въ раннемъ возраст, не испробовавъ силъ своихъ въ жизненной борьб. Этимъ маленькимъ могилкамъ я обязанъ убжденімъ, религіозно мною хранимымъ, что вс они родились лежа на спин, заложивъ руки въ карманы, и впродолженіе всей своей жизни никогда ихъ оттуда не вынимали.
Страна наша была болотистая и лежала вдоль рки, въ двадцати миляхъ отъ моря. Первое живое, глубокое впечатлніе… какъ-бы сказать, пробужденіе въ жизни дйствительной, сколько я помню, я ощутилъ въ одинъ мн памятный, сырой и холодный вечеръ. Тогда я впервые вполн убдился, что это холодное мсто, заросшее крапивой — кладбище; что здшняго прихода Филиппъ Пиррипъ и тожь Джорджіана, жена вышереченнаго, умерли и похоронены; что Александръ, Вароломей, Абрамъ, Тобіасъ и Роджеръ, малолтныя дти вышереченныхъ, тоже умерли и похоронены; что мрачная, плоская степь за кладбищемъ, перескаемая по всмъ направленіямъ плотинами и запрудами, съ пасущимся на ней скотомъ — болото; что темная свинцовая полоса, окаймлявшая болото — рка; что далекое, узкое логовище, гд раждались втры — море, и что маленькое существо, дрожащее отъ страха и холода и начинавшее хныкать — Пипъ.
— Перестань выть! раздался страшный голосъ и въ то же время изъ могилъ близь церковной паперти приподнялась человческая фигура. — Замолчи, чертёнокъ, не то шею сверну!
Страшно было смотрть на этого человка, въ грубомъ сромъ рубищ и съ колодкой на ног. На голов у него, вмсто шляпы, была повязана старая тряпка, а на ногахъ шлёпали изодранные башмаки. Человкъ этотъ былъ насквозь-промокшій, весь забрызганъ грязью, обожженъ крапивой, изрзанъ камнями, изодранъ шиповникомъ; онъ шелъ прихрамывая, дрожалъ отъ холода, грозно сверкалъ глазами и сердито ворчалъ. Подойдя ко мн, онъ схватилъ меня за подбородокъ, щелкая зубами.
— Ай! не убивайте меня, сэръ! упрашивалъ я, въ ужас: — Ради Бога не убивайте меня, сэръ.
— Какъ тебя зовутъ? сказалъ человкъ:- живй!
— Пипъ, сэръ.
— Повтори-ка еще, сказалъ человкъ, пристально глядя на меня. — Не жалй глотки!
— Пилъ, Пипъ, сэръ.
— Говори: гд живешь? сказалъ человкъ. — Укажи: въ какой сторон?
Я указалъ на плоскій берегъ рки, гд виднлась наша деревня, окруженная ольховой рощицей и подстриженными деревцами, въ разстояніи около мили отъ церкви.
Онъ поглядлъ на меня съ минуту, потомъ схватилъ меня, довернулъ вверху ногами и вытрясъ мои карманы. Въ нихъ ничего не оказалось, кром ломтя хлба. Онъ такъ сильно и неожиданно опрокинулъ меня, что въ глазахъ у меня зарябило, вс окружавшіе предметы завертлись и шпиль церкви пришелся, какъ-разъ, у меня между ногами. Когда церковь очутилась за прежнемъ мст, я сидлъ на высокомъ камн, дрожа отъ страха, а онъ жадно уничтожалъ мой хлбъ.
— Ахъ, ты, щенокъ! сказалъ онъ, облизываясь:- какія у тебя, братъ, жирныя щеки.
Я думаю, они дйствительно были жирны, хотя въ то время я былъ малъ не по лтамъ и некрпкаго сложенія.
— Чортъ возьми! отчего бы мн ихъ не състь? сказалъ страшный человкъ, грозно кивая головой:- да, я, кажется, это и сдлаю.
Я выразилъ искреннюю надежду, что онъ этого не сдлаетъ, и еще крпче ухватился за камень, за который онъ меня посадилъ, частью для того, чтобъ не упасть съ него, частью, чтобъ удержаться отъ слезъ.
— Ну, такъ слушай! крикнулъ онъ:- гд твоя мать?
— Вотъ, здсь, сэръ, сказалъ я.
Онъ быстро взглянулъ въ ту сторону, отбжалъ немного, пріостановился и оглянулся.
— Вотъ, здсь, сэръ, несмло пояснилъ я: — «Тожь Джоржіана». Это моя мать.
— А! сказалъ онъ, возвращаясь. — А это твой отецъ похороненъ возл матери?
— Да, сэръ, сказалъ я:- онъ тоже былъ здшняго приихода.
— Гм! пробормоталъ онъ въ раздумье. — У кого же ты живешь — можетъ-быть, я тебя оставлю въ живыхъ, на что еще несовсмъ ршился?
— У сестры, сэръ, мистрисъ Джо Гарджери, жены кузнеца, Джо Гарджери, сэръ.
— Кузнеца, гм! сказалъ онъ и взглянулъ ни свою ногу.
Мрачно посмотрвъ нсколько разъ то на меня, то на свою ногу, онъ еще ближе подошелъ ко мн, схватилъ меня за об руки и тряхнулъ изо всей силы. Глаза его были грозно устремлены на меня, а я безпомощными взорами молилъ его о пощад.
— Ну, слушай, сказалъ онъ:- дло идетъ о томъ: оставаться теб въ живыхъ или нтъ? Ты знаешь, что такое напилокъ?
— Да, сэръ.
— Ну, и знаешь, что такое състное?
— Знаю, сэръ.
Посл каждаго вопроса онъ меня снова встряхивалъ, чтобъ дать мн боле почувствовать мое безпомощное положеніе и угрожавшую мн опасность.