* * *

— Хочешь еще картошки, Джек?

— Гм? Ах, прости, мама. Что ты сказала?

— Я спросила, хотел бы ты еще немного картошки. — Кристина МакБрайд улыбнулась и покачала головой. — Конечно, твой отец и я рады, что твое тело смогло присоединиться к нам за обедом сегодня вечером, дорогой, но было бы отчасти хорошо, если бы твой мозг смог поддержать его компанию в следующий раз.

Джек фыркнул и поднял обе руки в шутливой капитуляции.

— Сожалею, мама — простите! — Он вытянул руки перед собой, сведя запястья вместе. — Виновен по всем пунктам, офицер. И я не могу даже утверждать, что мои родители не учили меня как следует, когда я рос.

— Я слышала, что у тебя было правильное воспитание, — сказала ему мать, темные глаза сверкали. — Я должна признать, однако, что только секунду или две назад, я нашла бы трудным поверить в этот слух.

— Полегче немного, Крис, — вмешался Томас МакБрайд с собственным смешком. — Обвиняемый признал свою вину и отдался на милость суда. Я думаю, немного снисходительности может быть предписано.

— Ерунда! — постановил Захария со своего конца стола. — Применить дисциплинарные права в полном объеме, мама! Спать, без десерта!

— О, я не могу так поступить с ним, — ответила Кристина. — У нас морковный пирог, глазированный сливочным кремом.

— О, боже. Твой морковный пирог? — Захария покачал головой. — Это представляло бы собой жестокое и замечательное наказание.

— Да, это было бы, — решительно согласился Джек.

— Ну, спасибо, — сказала мать с ямочками улыбки. Затем выражение ее лица стало чуть-чуть сдержанным. — Серьезно, Джек, ты всю ночь напролет был встревожен. Это как-то связано с твоей работой или ты можешь говорить об этом?

Голубые глаза Джека потеплели, когда он взглянул на нее через стол. Кристина МакБрайд была скульптором и художником, чьи световые скульптуры, в частности, задавали высокие цены не только здесь, на Мезе, но и на рынках искусства Солнечной Лиги также. Она никогда в действительности не хотела, чтобы он шел в правоохранительные органы, и гораздо меньше, в Безопасность Согласования. Это была работа, которую, она знала, кто-то должен был делать, но она боялась, что карьерный путь в БС может стоить души ее старшему сыну. Она не стояла на его дороге, особенно, когда все тесты пригодности СДСП подтвердили, насколько хорош он был бы в ней, но ей никогда это не нравилось.

Его отец был более лоялен, хотя у него было больше, чем несколько собственных оговорок. Сам он был старшим администратором в Департаменте Образования, и никогда не делал секрета из того, какими для него были облегчение и радость, когда его и Кристины старший ребенок, Джоанна, решила заняться детским образованием. Их вторая дочь — и их младший ребенок — Арианна оказалась (не удивительно) разделяющей научные способности Захарии.

Она была химиком и, несмотря на относительную молодость (ей было всего сорок девять стандартных лет) недавно стала научным советником главного исполнительного директора правительства системы Меза. Семья МакБрайд могла ощущать твердую, тихую гордость своим вкладом в Согласование и родной мир (каковые были не всегда одним и тем же), но не было никаких сомнений, что оба родителя Джека беспокоились за него.

"И не без оснований", — подумал он. Он сумел сохранить собственное выражение лица просветленным и полувеселым, но это было трудно. Так же, как было трудно понять, что прошел едва стандартный месяц с момента его первого разговора с Симоэнсом. Он, казалось, не исключал, что мог оказаться лицом к лицу со знанием — и угнетением — болью другого человека и ее неизбежным конечным результатом за такой короткий период. Тем не менее, он оказался… и с этим становлением, в первый раз за долгое время, он понял, почему его мать хотела, чтобы он делал что-то еще в жизни.

— В некотором смысле, мама, — сказал он ей, — я действительно хотел бы поговорить об этом с тобой. Я думаю, ты, вероятно, была бы в состоянии помочь. К сожалению, у этого есть общее с работой, поэтому я не могу его обсуждать.

— Ты не имеешь любого вида… неприятности? — тихо спросила она.

— У меня? — Его смех был по крайней мере на три четверти подлинным, и он покачал головой. — Поверь мне, мама, я не в какой-либо беде. Это просто…

Он остановился на мгновение, затем пожал плечами.

— Я не могу говорить об этом, но предполагаю, что могу сказать вам, что это просто то, что один из людей, за которых я несу ответственность, испытывает большую личную боль в данный момент. Это не имеет ничего общего с его работой, или со мной, на самом деле, но… ему больно. И хотя она почему-то не имеет ничего общего с его работой, это та точка, где его эмоциональное состояние может начать влиять на качество его работы. И в силу характера того, что он делает и что делаю я, я один из немногих людей, с которыми он может поговорить об этом.