Но Эдик объяснял курс, пусть и грубо, но доходчиво, и она была готова терпеть. Тем более, что по простейшим формулам уже начало получаться, и она даже понимала то, что подслушивала на лекциях Тротта. Практики не хватало, но теперь, когда ей предложили давать домашние задания, можно будет разбирать и их, и тренироваться.

В холле было накурено и натоптано, грязные следы были повсюду, словно обладатели ботинок перенеслись сюда прямо из болота, и она расстроилась. Эдуард уже ждал ее — лежал по своему обыкновению на парте и курил.

— О, поломойка пришла, — прокомментировал он, — вовремя, я уже жрать хочу, не могу.

Алина прошла на кухню, поставила суп на плиту — разогреваться, подошла к двери балкона, распахнула ее — проветрить. Семикурсник лениво наблюдал за ней, докуривая, затем встал, кинул сигарету за балкон.

— Давай, убери-ка здесь, — сказал он, — я пока поем, что ты там наготовила.

— Я с утра уже мыла, — возмутилась Алина, — мы договаривались раз в день.

Было обидно и противно.

— Не возбухай, страшила, — протянул Эдик мерзким голосом, — а то ведь я и отказаться могу. Сказал — мой. Сегодня с практики парни приехали, натоптали, а я уже привык к чистоте.

К глазам подступили слезы, но, пока он гремел на кухне посудой, девушка пошла в санблок, взяла тряпку, швабру, закатала рукава и стала протирать пол. Эдик вернулся с тарелкой, уселся на стол, и стал есть, наблюдая за ней. И очень хотелось пройтись тряпкой по его ухмыляющейся физиономии. Но она сдержалась. Не время еще.

Вообще только с ней могло такое случиться. Полли бы уже двинула по физиономии и сказала бы, что пусть сам языком вымывает, или зарастет грязью. Марина бы уничтожила какой-нибудь ехидной фразой. Василина бы организовала остальных мальчишек, и они, за одну улыбку и спасибо, превратили бы здесь все в сверкающий образец чистоты.

Ну а к Ангелине этот урод просто не посмел бы даже подойти, не то, чтобы заикнуться об уборке. Скорее он сам бы умолял позволить ему ежедневно убираться у нее в комнате.

Она раскраснелась, несколько раз меняла воду в ведре, и не заметила, как открылась одна из дверей, выходящих в холл.

В дверях стоял сонный светловолосый парень, в одних шортах, почесывал грудь и зевал.

Но увидел ее, вымывающую как раз под партой, на которой сидел ухмыляющийся Эдуард, глаза сузились.

— Руда, что здесь происходит?

— Поломойка работает, — ответил тот с набитым ртом, — видишь, как старается. Не хочет вылететь с универа. Прикольно, правда?

Парень помолчал, глядя на Алину. Потом перевел тяжелый взгляд на занервничавшего Эдуарда.

— Матвей, — позвал он, обернувшись в комнату, — иди-ка сюда. Руда тут совсем оборзел, пока мы на практике были. Девчонку к уборке припахал.

В проеме появился второй, тоже сонный, тоже светлый, бритый и огромный, больше даже крепкого Поляны. Оценил обстановку.

— Ну ты и козлина, — пробасил, как в трубу, — учишь тебя, учишь, ушлепка…

Алина, не желая влезать в разборки, молча отжала тряпку, подняла ведро, но светловолосый быстро шагнул к ней, как был, босиком, перехватил.

— Девушкам тяжелое таскать вредно, — сказал он наставительно и обернулся к Эдуарду. — Давай-ка, поднимай филей, эксплуататор херов, выливай.

— Да счас, — фыркнул тот. — Пусть работает, у нас договор. Все по честняку, парни, вы зря тут гоните. Она нам чистоту и жратву, я с ней занимаюсь.

— По честняку, говоришь? — ведро стукнуло об пол, тарелка полетела туда же, и семикурсники сцепились, тяжко дыша и заламывая друг друга. — По честняку? — прорычал светловолосый, изворачиваясь и крепко прикладывая противника об стену. — Забыл, придурок, как сам на первом курсе за помощью бегал?

— Поляна, ты не придуши его, — добродушно пробасил второй. — Врежь еще пару раз, и хватит.

Алина с недоумением посмотрела на него. Это вообще был первый раз, когда она наблюдала мужскую драку, и это больше напоминало не красивые телевизионные бои, а какую-то возню в тесном контакте. И, похоже, все этим наслаждались, в том числе и Эдик. Из комнат стали появляться остальные семикурсники, с свистом и криками: «Оооо, замес, сразу видно, Дмитро вернулся» или «Кто ж так бьет, Руда, коленом давай!»

Она осторожно ступила назад, из непонятного, слишком шумного мужского мира с его странными законами, но Матвей придержал ее за руку.

— Ты куда? Тут за тебя дерутся, не дрейфь. Перед кем им еще выступать?

— Я пойду, наверное, — сказала она тихо, — ты останови их, а то страшно?

Он присвистнул, наблюдая за молотящими друг друга однокурсниками. Остальные разбились на группы поддержки и вдохновенно орали.

— Чего тут страшного? Забей, парни пар выпускают. Тебя-то как угораздило?