– Ты такой умный… А откуда ты знаешь про все эти вещи – про э-во-люцию и все остальное? Я бы тоже хотела знать побольше.

Кажется, помогло. Лицо Сергея вновь смягчилось.

– Ну, мне ведь все-таки семнадцать уже было, когда Катастрофа случилась, – сказал он. – Я интересовался историей происхождения человека, в Зоологический музей ходил на лекции.

– Какой музей?

– Зоологический. На Никитской. Там нам рассказывали всякие интересные вещи – и про этих моллюсков тоже. Зоологический музей – это такое место, где хранились чучела животных, птиц. И древних, и современных. По ним как раз можно было проследить, как видоизменялись создания природы под влиянием эволюции, приспосабливаясь к окружающему миру. Был даже зал скелетов, где можно было увидеть останки давно вымерших животных. Ты не представляешь, какие гиганты населяли раньше землю. Мамонты, огромные ящеры. Теперь, похоже, история повторяется – мы на новом витке спирали.

Что такое чучела, Кошка представляла. Среди охотников Ганзы были любители сохранять на память свои трофеи. Что такое скелеты, она тоже знала хорошо – в ее странствиях они попадались нередко. Но зачем было их специально хранить, Кошке не совсем было понятно.

– А куда потом делись эти гиганты? – спросила она.

– Вымерли миллионы лет назад, – пояснил Сергей. – Из-за огромных размеров им не хватало еды. Ну, и другие были причины.

Вот это было уже непонятно.

– А зачем же они выросли такими огромными?

– Такими их природа создала, – терпеливо ответил Сергей, которого разговор, похоже, уже начал утомлять. Кошка переспрашивать не решилась. Ей представилась Природа в виде огромной женщины, которая создает неуклюжих гигантов – вроде как статуи в парке, где они были.

– А что там теперь, в музее? – спросила она. Сергей с горечью махнул рукой:

– Лучше не спрашивай. Конечно, попортилось все. Я даже и не ходил туда после Катастрофы, чтоб душу не травить. А сталкеры фигню всякую рассказывают – про призраки экскурсоводов, которые там теперь живут, и про черную музейную моль. Я одного попросил принести мне несколько препаратов заспиртованных – там в банках специальных интересные экземпляры были. А он, дурак, подумал, что этот спирт можно пить. Одну банку припрятал, жидкость выпил, а осьминогом заспиртованным попытался закусить. Уникальный препарат загубил, идиот. И себя заодно.

– Как – себя? – спросила Кошка.

– Как-как. Отравился и умер в мучениях. Дикие люди – никакого соображения. Лучше не думать об этом, а то опять расстроюсь. Такой редкий экземпляр был!

Кошка так и не поняла, к кому это относилось – к сталкеру или к тому, что было заспиртовано в банке. Поняла одно – Сергей огорчился не на шутку.

– А как ты думаешь, чем это пахло в парке? – робко спросила она.

– Я никакого запаха не почувствовал, – сказал Сергей удивленно. – Но могу предположить, что морозным воздухом и гнилыми листьями. Подумать только – уже не верится, что когда-то наверху можно было ходить без противогаза. Эх, я бы с таким удовольствием сейчас вдохнул этот воздух полной грудью!

Они некоторое время молчали, а потом он спросил совсем другим, безразличным тоном:

– Значит, завтра вы собираетесь уходить? Пожалуй, я пока останусь здесь, успею еще решить, куда мне теперь податься. Мне бы в Полис хотелось, к браминам, – я б лучше наукой занимался.

Как они вот так умеют – два слова сказал, и сразу кажется, что он уже далеко-далеко и подступиться нельзя. Она молча поднялась и пошла обратно к Седому – даже отвечать Сергею не стала, боялась, голос ее выдаст. Значит, больше они не увидятся – что ж, пусть так. Не станет она больше его искать, раз он над ней смеется!

Седой вздохнул облегченно, когда ее увидел. Боялся, что сбежит?

– Вот и наша проводница, – сказал он проснувшемуся Рохле. – Завтра выходим. Нечего тут задерживаться.

Но тот вдруг отрицательно покачал головой.

– В чем дело? – спросил Седой резко.

– А как же Яночка? – спросил Рохля. – Пока не узнаю, что с ней, я никуда не пойду.

Седой и Рохля заспорили, и постепенно Кошка поняла, в чем дело. Яночка была любимой девушкой Рохли, а полгода назад она пропала – думали, что попала в лапы бандитам и те увели ее на Китай-город. Отец Рохли, видимо, не одобрял увлечения сына, а может, власти сочли лишним посылать за девчонкой спасательную экспедицию. Но теперь, оказавшись в непосредственной близости от бандитского притона, Рохля отказывался уходить, пока не узнает что-нибудь о судьбе подруги.

Седой сперва пытался его переспорить, но безразличный, казалось, ко всему парень в этом случае проявил удивительную непреклонность. И Седой как будто сдался, обернулся к Кошке:

– Ну, что делать, избаловал Иван наследничка, а мне теперь расхлебывать. Зайдем уж на Китай-город, коли рядом оказались.

– Мне туда нельзя, – буркнула она.

– Почему это? – спросил Седой.

– Потому что! – отрезала она. – Не пойду – и все.

По ее тону Седой, видно, понял, что спорить бесполезно, и на лице его появилось чуть ли не беспомощное выражение. Кошка пожалела бы его – если бы могла.

– А что ж нам делать? – спросил он.

– Других проводников искать, – проворчала она.

Но ему, судя по всему, не хотелось искать других – в ее удачу он верил, а здесь явно никого не знал. И все же им удалось договориться – она доведет их лишь до Третьяковской.

Там они отправят кого-нибудь из местных на Китай-город разузнать про Яну и будут ждать известий.

Седой был очень недоволен и весь вечер бормотал себе под нос:

– Вот тоже приспичило – через полгода искать девчонку! За столько времени ее и след простыл. Бандиты давно убили, небось. А по мне, так может, оно и к лучшему. Если и жива осталась, во что она превратилась-то, среди сутенеров и проституток? Да и девчонка так себе – была бы путная какая, а то свиристелка легкомысленная, таким цена пятак в базарный день.