Десять минут спустя Томас отыскал банку «Нескафе» и приготовил кофе. Взяв чашки, они поднялись на открытый мостик над каютой, расположенный высоко над головами щелкающих фотоаппаратами туристов экскурсионных катеров. Пригубив чашку, Эдуардо покривился:

– Кофе ты не пожалел.

– Лучший способ продрать глаза, – сказал Томас, делая первый глоток. Кофе действительно получился крепковатым, даже для Томаса.

Посмотрев на вылетающий вместе с дыханием пар – погода и впрямь стояла довольно холодная, – Эдуардо произнес:

– Я тревожусь за тебя, Ворон.

– Напрасно, – быстро ответил Томас, отводя взгляд. – Мне уже лучше.

– Я не о том, что сейчас, я вообще.

– И вообще все отлично.

Эдуардо приподнял брови и посмотрел на Томаса:

– Когда ты собираешься вернуться?

– Вернуться? В каком смысле? В центральный полицейский участок?

Эдуардо кивнул.

– Не знаю. Пока что я об этом не задумывался.

– Не может же твое отстранение продолжаться вечно! В конце концов, и у тебя есть какие-то права.

Томас откинулся на спинку стула и водрузил ноги на противоположное сиденье.

– Меня не отстранили. Меня отправили в отпуск. По состоянию здоровья, прости господи!

– Но на какой срок?

– Пока там не решат, что я выздоровел, – усмехнулся Томас.

– Но они же хотят твоего возвращения?

Томас нахмурился:

– Это что? Интервью? Неужели не можешь отвлечься от работы хотя бы за стенами редакции своей паршивой газетенки?

– Виноват, я не хотел лезть в твои дела.

Томаса прошиб озноб, и он сам не знал, вызвано ли это похмельем или холодным утренним бризом.

Эдуардо улыбнулся:

– Мне кажется, тебе лучше было бы вернуться. Ты был хорошим полицейским. Ты и сейчас хороший полицейский, поверь мне. – Эдуардо выплеснул остатки кофе за борт.

– Это никого не спасает, если сверху тебя решили остановить, – ответил Томас.

– Прямо так взяли и остановили?

Томас пожал плечами:

– Мне не поручили расследования. Не подпускали всеми способами, а когда способов не осталось, отправили в отпуск. – Томас горько усмехнулся.

– Сколько времени с тех пор прошло?

– С тех пор, как меня отправили в отпуск?

– Нет… С тех пор, как случилось то самое.

– Скоро будет год.

– Черт знает что, а не год.

– Да, черт знает что.

Встав со скамейки, Эдуардо направился к трапу, ведущему на палубу. Начав спускаться, он обернулся к Томасу:

– Это гиблое дело, Томас. Его невозможно раскрыть.

– Сам знаю, – сказал Томас.

– Может, пора оставить позади… ну, все это… и жить дальше.

– Сам знаю, – повторил Томас.

Перед глазами тянулось пустынное, голое поле. Первые солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую пелену тумана, за которой едва виднелись окаймлявшие поле деревья. Эрик с отцом сидели в зеленой охотничьей вышке, приподнятой над землей на небольших стойках, с ними был Юхан Эдель – один из товарищей отца по охотничьим вылазкам. Эрику недавно исполнилось десять лет, и отец в первый раз взял его с собой на охоту. Они сидели в засаде уже третий час, ожидая, когда загонщики выгонят на них оленей. Руки у Эрика так озябли, что он с трудом удерживал на весу тяжелый бинокль, в который высматривал дичь.

– Замерз, Эрик? – приглушенным голосом спросил его отец. Отцу Эрика, Бертилю, было уже далеко за пятьдесят, под глазами у него видны были набрякшие мешки, а нос с красными прожилками говорил о том, что он большой любитель прикладываться к бутылке.

– Н-нет, я ничего, – заикаясь, выговорил Эрик и покрепче сжал бинокль, чтобы тот не выпал из трясущихся рук.

Отец опустил винтовку – благородный «винчестер магнум» с прикладом орехового дерева – и погладил сына по голове:

– А ты похлопай себя руками по бокам, я всегда так делаю, чтобы согреться.

Он быстро продемонстрировал, как это делается.

Юхан Эдель стрельнул в них сердитым взглядом холодных голубых глаз.

– Сейчас же прекратите это! – сказал он гнусавым голосом. – Так вы всю дичь распугаете к чертям!

Юхан был тридцатипятилетний мужчина, мускулистый, с гладко зачесанными, как у английского лорда, волосами.

Бертиль выразительным жестом показал, что виноват и просит извинения. Тут же из-за леса по ту сторону поля донесся лай собак.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил Бертиль Эрика.