Короче говоря, мы банально заблудились.

– Залезть бы на дерево, посмотреть, где расположена «Улыбка Моники»… - сказал Кеннеди без особого энтузиазма.

– Залезь, залезь… Тебя подсадить?

– Попробуй лучше… Стой!

Я замерла, повинуясь не столько резко поднятой вверх руке Кеннеди, сколько его изменившемуся голосу - напряженному, звенящему.

– Тропа. Натоптанная тропа, - констатировал Кеннеди несколько секунд спустя, выйдя на небольшую поляну.
– Только ходили тут не люди…

Так оно и было. Мха, травы и прочей мелкой лесной растительности на широченной - более полутора ярдов в ширину - тропе не было. Лишь влажная истоптанная земля. И на этой земле можно было разглядеть фрагменты тех самых отпечатков, что привели нас в лес из «Улыбки Моники». Кое-где громадная ступня отпечаталась целиком, ясно и четко.

Мы двинулись вдоль лесного проспекта - на удивление прямого, словно проложили его вдоль натянутой нити. Путь наш оказался недолог. На краю поляны тропа завершилась почти круглым натоптанным пятачком футов пятнадцати в диаметре. Дальше никакой, даже малозаметной тропиночки не было.

Заинтригованные, мы повернули обратно - и на другом конце поляны натолкнулись на точно такой же пятачок, завершавший тропу. Или начинавший. Было в ней полсотни ярдов, не больше.

– Ну и как тебе это видится, Элис?
– спросил Кеннеди.
– Я имею в виду, как ты представляешь себе процесс возникновения этой авеню?

Процесс я представляла однозначно: отделение бигфутов марширует колонной по одному; дойдя до конца поляны, выполняет команду бигфута-сержанта: «кру-у-у-гом!» - и шлепает обратно. И так весь день, туда-обратно, до бесконечности… Бред какой-то.

Озвучивать идею о строевой подготовке бигфутов я не стала. Вместо этого сказала:

– Надо бы поработать со здешними следами…

– Через полтора часа начнет смеркаться, - намекнул Кеннеди.
– Может, заглянем сюда в другой раз, когда у нас будут с собой спальники и палатка?

Я намек проигнорировала. Всё равно Кеннеди понятия не имел, куда нам идти. Кружить впустую по буеракам надоело. Ночевка в лесу становилась реальностью. Надеюсь, этот бойскаут еще помнит, как разводить костры из насквозь сырых веток…

Но долго проработать со следами нам не довелось. Я измеряла рулеткой наиболее сохранившиеся из них, диктуя Кеннеди цифры, когда он перестал записывать и удовлетворенно констатировал:

– Ну вот, и голодные галлюцинации начались. Слуховые…

Я прислушалась. Где-то очень далеко, за тридевять земель, звучала песня. Слов не разобрать, но мелодия была та самая - заворожившая нас лунной и звездной калифорнийской ночью…

– Когда ребята, оставшиеся кашеварить, сказали, что вы так и не возвратились из леса, я сразу понял: заплутали с непривычки. И включил трансляцию на полную мощность.

Глэдстон показал на сосновый ствол. В наступающей темноте мы с трудом, но разглядели там громадный динамик.

– Мы часто используем эту штуку, если кто-то задерживается в лесу… Как ваши успехи? Обнаружили Мистера Большую Ногу?

Кеннеди покачал головой. Потом спросил:

– А у вас есть новости? Экологи больше ничего не предпринимали?

Теперь покачал головой Глэдстон.

– А где живет Оруэлл?
– спросила я.

– Не знаю… Где-то там у него бревенчатый домик, впрочем, вполне благоустроенный… - Глэдстон сделал широкий жест в сторону леса.

– Лихо с ним сегодня обошелся Панасенко… - сказал Кеннеди.
– Скажите, если экологи все же добьются своего, дорога пойдет в обход леса и услуги лесорубов не станут нужны, - вы и ваши товарищи сильно пострадаете?

Глэдстон ответил, не задумываясь:

– Если планы поменяются именно сейчас, не позже, - то не пострадаем. Именно в конце осени можно очень удачно завербоваться на лесные промыслы Орегона. Там есть районы, где рубить и вывозить лес можно лишь зимой… Но если Скруджерс вдруг откажется от наших услуг спустя пару месяцев - ребята до следующего сезона будут сидеть без работы. И без денег.

– Кстати… Вы не боитесь, что сегодняшние пикетчики ночью что-нибудь сотворят с техникой?
– спросила я.
– Будете выставлять охрану?

– Незачем, - сказал Глэдстон.
– Панасенко подумал об этом заранее. Каждую ночь мы выпускаем на площадку собак - до утра.

Собаки здесь были внушительные - четыре здоровенные, не совсем чистокровные алеутские лайки. Длинная густая шерсть позволяла им проводить на улице и гораздо более холодные ночи…

Кеннеди спрашивал что-то еще, но я уже не слушала. Валилась с ног от голода и усталости.