Увы, книги не вернуть, не вернуть и эти заметки. А для моего воспитанника придется спешно выписывать новые издания…

И тут я спохватилась, что озабочена вовсе не тем, чем следует. Меня ведь еще не приняли на должность гувернантки, хоть неким Божьим произволением, испытав все мыслимые и немыслимые ужасы и приготовившись к смерти, я все же попала в Заярское.

Послышались быстрые шаги. Я едва успела отскочить от шкафов, как дверь открылась и на пороге появился высокий мужчина в бархатном синем домашнем сюртуке, который необыкновенно шел к его синим глазам. Черные волосы, черная бородка, смуглая кожа – и эти яркие синие глаза…

Сердце мое сжалось. В жизни со мной такого не бывало! Я влюбилась в Ивана Сергеевича Чужанина – ах, как же подходила ему эта загадочная фамилия! – с первого взгляда. Думаю, по этой стезе проходила не я одна: в него, должно быть, влюблялись все дамы, которым выпадало счастье встретить уверенный, добродушный и в то же время насмешливый взгляд его синих глаз. Мне кажется, перед ним не устояла бы и сказочная принцесса!

Но я ощущала себя не принцессой, а тем, кем я была: совершенно никчемной, плохо одетой, необразованной дурнушкой. Кроме того, кто я и кто он?! Кажется, я забыла свое место. Да как я вообще могу допускать до себя такие мысли?! Это стыдно!

Я нырнула в глубоком реверансе, потом выпрямилась, но поднять глаза не посмела. Только чувствовала, как пылают мои щеки.

– Неисповедимы пути Господни, не правда ли, Марья Павловна? – раздался звучный, глубокий голос, взволновавший меня до того, что по спине пробежали мурашки. – Удивительно, что вам удалось спастись от этих извергов в образе человеческом! Еще более удивительно, что лесными запутанными тропами вы смогли добраться до Заярского! За вас кто-то молится у престола Господня, не правда ли?

– Думаю, это мои отец с матерью, – пролепетала я. – Их чистые, праведные, любящие души оберегают меня. Клянусь, что на пороге неминуемой смерти я увидела лицо моей матушки. Я растерялась, когда господин Великанов незаметно вытолкнул меня из кареты, не знала, что делать, но вдруг увидела среди деревьев мою матушку, которая манила меня и словно уговаривала спрятаться. Я послушалась ее, побежала, свалилась в какую-то ямину – это меня и спасло.

– Ах, Корней Петрович… – с горечью вымолвил Иван Сергеевич. – Если бы вы только знали, Марья Павловна, какую боль причинила мне весть о его смерти!

Он печально умолк, и я подумала, что Иван Сергеевич – человек редкого благородства. Ведь он лишился огромной суммы денег, которую вез для него Корней Петрович, однако ни словом об этом не упоминает.

– Он пожертвовал жизнью ради меня, – пробормотала я сквозь подступающие слезы.

– Ради бога, расскажите же мне, что там произошло, в лесу, – попросил Иван Сергеевич. – Вы бегло описали случившееся моей сестре, она кое-что передала мне, но я предпочел бы услышать все из первых уст.

Я торопливо пересказала историю нашего знакомства с Корнеем Петровичем, попросив прощения, что решилась ехать в Заярское без согласия хозяина. Господин Чужанин улыбнулся:

– Не волнуйтесь об этом, Марья Павловна. Вы поступили совершенно правильно. Как говорится, кто смел, тот и на коня сел. Жаль только, что вам пришлось пережить такие испытания на пути сюда. Но продолжайте свой рассказ.

Я поведала ему подробности нашего путешествия, пересказала подозрения Корнея Петровича относительно кучера и его черных рукавиц, но когда дошла до самого страшного мига, речь моя утратила связность, я стала запинаться, вздрагивая от воспоминаний о пережитом ужасе:

– Раздался гулкий удар и громкий треск, словно наземь упало дерево, карета остановилась, а вслед за тем раздался протяжный волчий вой… Я решила, что на нас напала волчья стая, но Корней Петрович сказал: волки-де с топорами не ходят. Я окаменела от страха. Однако Корней Петрович приоткрыл дверцу с той стороны, которая была обращена к лесу, и шепотом приказал выпрыгнуть и бежать. Я с перепугу замешкалась было, и тогда он просто вытолкнул меня вон.

Наверное, я не решилась бы кинуться в лесную непроглядную тьму, кабы не явился мне призрак матушки, о чем я уже упомянула, и не поманил за собой. Я побежала вперед, но через несколько шагов свалилась в яму, полную сломанных веток и опавшей листвы. Вдруг до меня донесся пронзительный вопль, в котором я с трудом узнала голос Корнея Петровича. Я поняла, что это предсмертный крик, что злодеи убили его… Думаю, разбойники меня искали: ведь их сообщник кучер наверняка сообщил, что в карете Великанов был не один. От страха, что они найдут ямину, в которой я затаилась, я лишилась чувств и пролежала так всю ночь до самого рассвета. Счастье, что на дворе был уже май, ночи стояли теплые, не то я могла бы замерзнуть до смерти.

Привел меня в сознание утренний холодок, щебет ранних птиц и слабый свет, пробивавшийся сквозь путаницу ветвей и листвы. Я поняла, что Бог помиловал меня, что я жива, – и решилась выбраться из ямы. Не сразу мне это удалось, но наконец я выползла на дорогу, хорошо видную в свете восходящего солнца. На обочине лежало срубленное дерево, которым разбойники преградили, конечно, путь нашей карете, а потом оттащили в сторону, чтобы не мешало угнать экипаж.

Я смотрела на странные следы на дороге, оставшиеся в разъезженной колесами грязи. Они напоминали вмятины многочисленных коровьих копыт… И тут же я увидела лежащего посреди дороги Корнея Петровича. Никогда не забуду эту ужасную картину: его закатившиеся глаза и окровавленное, словно бы перегрызенное чьими-то острыми зубами горло… Я совершенно потеряла голову от страха и ринулась невесть куда, не разбирая дороги.