Внезапно ее разбудила резкая остановка автомобиля. Очень нежно Питерс потрепал ее по руке.

— Проснитесь, — сказал он. — Кажется, мы куда-то приехали.

Все выбрались из фургона с затекшими ногами и утомленные. Было все еще темно, но уже можно было различить, что они остановились у дома, окруженного пальмами. На некотором расстоянии виднелись тусклые огни, как будто там располагалась деревня. Освещая дорогу фонарем, их провели в дом. Это была выстроенная в национальном стиле хижина, в которой сидели две берберские женщины, сразу принявшиеся с любопытством рассматривать Хилари и миссис Кэлвин Бейкер, не переставая при этом хихикать. На монахиню они не обратили никакого внимания.

Трех женщин провели в маленькую комнатку на втором этаже. Там на полу лежали три тюфяка, какие-то кучи тряпья, но не было никакой мебели.

— У меня ноги совершенно онемели, — заявила миссис Бейкер. — Прямо судорога сводит от такой поездки, что нам пришлось перенести.

— Неудобства не имеют никакого значения, — сказала монахиня.

Она говорила с резкой, непоколебимой уверенностью. Ее английский, как заметила Хилари, был грамотным и беглым, хотя и с ужасным акцентом.

— Вы живете во имя исполнения своего долга, мисс Нидхайм, — сказала американка. — Я даже могу представить вас в монастыре, упирающейся коленями в жесткие камни в четыре часа утра.

Мисс Нидхайм презрительно усмехнулась.

— Христианство сделало из женщин дур, — отрубила она. — Преклонение перед слабостью, какое слюнтяйское унижение! А языческие женщины обладали силой Они умели веселиться и побеждать. Ради победы не существует невыносимых неудобств! Любые лишения всегда окупятся.

— Ах, — заметила, позевывая, миссис Бейкер, — как бы я хотела сейчас очутиться в своей постели в Пале-Джамай в Фесе! Как вы считаете, а, миссис Беттертон? Готова спорить, эта тряска не пошла на пользу вашей голове!

— Вы правы, — подтвердила Хилари.

— Скоро нам принесут что-нибудь поесть, потом я дам вам аспирин, а вы постарайтесь поскорее уснуть.

За дверью раздались звуки поднимающихся вверх по лестнице шагов и смеющиеся женские голоса. В комнату вошли две берберские женщины, внесли поднос с большой тарелкой манной каши и тушеным мясом, поставили его на пол, вышли из комнаты и вернулись опять, на этот раз с полным воды железным тазом и полотенцем. Одна из них потрогала куртку Хилари, ощупывая пальцами материал, и сказала что-то другой женщине, которая быстрыми кивками выразила свое согласие и проделала то же самое с костюмом миссис Бейкер. На монахиню никто из них не обратил внимания.

— Кыш! — шикнула, как на цыплят, миссис Бейкер, замахав на них руками. — Кыш!

Женщины отступили назад, все еще смеясь, и вышли из комнаты.

— Глупые создания, — с негодованием воскликнула миссис Бейкер. — Трудно с ними не выйти из себя! Интерес в жизни для них представляют только дети да тряпки.

— Это все, для чего они предназначены, — поддержала мисс Нидхайм. — Они принадлежат к расе рабов и годны только на то, чтобы служить своим повелителям, больше ни на что!

— Не слишком ли вы строги? — вставила Хилари, раздраженная отношением к ним своей попутчицы.

— Я не страдаю излишком сентиментальности. Существуют те, кому предназначено править, их мало, и большинство тех, кто должен служить.

— Вы, конечно.

Миссис Бейкер перебила ее тоном, не терпящим возражений.

— Уверена, что у всех нас есть свои мысли по этому вопросу, — сказала она, — и, несомненно, очень интересные. Но вряд ли сейчас для них время. Давайте-ка отдыхать.

Принесли мятный чай. Хилари с готовностью приняла аспирин, так как у нее действительно разболелась голова.

Каждая из трех женщин улеглась на тюфяк.

Проснулись они только в середине следующего дня. Как объяснила им миссис Бейкер, в путь никто не тронется до самого вечера. Из комнаты, в которой они спали, лестница вела на плоскую крышу, откуда открывался неплохой обзор прилегающей к дому территории. Поблизости находилась деревня, но дом, в котором находились они, стоял в одиночестве среди пальм. Миссис Бейкер указала им на три кипы одежды, которые были сложены у самой двери.

— Следующий отрезок пути мы проделаем в местной одежде, — объяснила она. — Свои вещи оставим здесь.

В сторону отложены опрятный костюм маленькой американки, твидовые куртка и юбка Хилари, монашеская ряса — и болтовней уже заняты три марокканские женщины. Вся затея несла в себе какое-то странное чувство нереальности.

Теперь, когда мисс Нидхайм избавилась от монашеской рясы, придававшей ей какую-то неопределенность, Хилари получила возможность рассмотреть ее более внимательно. Мисс Нидхайм была моложе, чем казалась. Возможно, не старше тридцати трех — тридцати четырех лет. В ее облике все определялось чистоплотностью и аккуратностью. Бледная кожа, короткие крепкие пальцы, холодные глаза, время от времени вспыхивавшие каким-то фанатичным огнем, скорее отталкивали, чем привлекали. Говорила она резко и непреклонно. И к миссис Бейкер, и к Хилари относилась с явным презрением, как к людям, недостойным того, чтобы общаться с ней на равных. Надменность раздражала Хилари. Что касается миссис Бейкер, то она, казалось, ничего не замечала. Странно, но Хилари чувствовала значительно большее расположение и симпатию к двум хихикающим берберским женщинам, приносившим им пищу, чем к своим попутчицам из родного Западного мира. Мисс Нидхайм была абсолютно безразлична к тому, какое впечатление она производит на окружающих. В ее поведении была какая-то скрытая нетерпеливость, и было очевидно, что страстное желание продолжить путешествие вытеснило у нее малейшее проявление интереса к своим попутчицам.