Поэтому обер-полицмейстер и не двигался с места, пока не возник Левушка, не взял его за рукав и не потащил за собой.

–  Пошли, сударь, - шепнул Архаров недорослю.
– Ужо выберемся из сего вертепа - будет тебе сатисфакция.

Оказалось, в двух шагах были какие-то изрядно пыльные драпировки. Левушка раздвинул их и пропустил Архарова к образовавшейся узкой щели. Они оказались в полной темноте, но зал обер-полицмейстеру был виден прекрасно.

Как он и ожидал, в ложах сидели московские бояре - языкастые старухи, сановные и всем светом недовольные старики. Он уже мог бы назвать их поименно - мужчин по крайней мере, потому что дамы, собравшись в театр, замазали свои морщины белилами до лаковой гладкости и стали неузнаваемы даже вблизи.

В креслах же Архаров обнаружил довольно молодую публику мужского пола - иной был в мундире, иной - в простом кафтане. Этих он припомнить не мог.

–  Глянь-ка, Тучков, что за господинчики?

–  Черт их знает… Николаша, вон, вон, справа - Куракина… Ишь ты, сколько их съехалось…

–  Ага…

–  Шварца, жаль, с собой не взяли, то-то бы повеселился… Сделал бы пальцем вот этак и произнес: сии есть обиженные армейские поручики…

–  Николаша, точно - армейцы, Московский легион… шнуры черно-желтые, видишь?…

–  Стало быть, тут в зале одних лишь староверов недостает…

–  Ты о чем?

–  Шварц четыре вражьих колонны называл - бояре, поручики обиженные, фабричные да староверы.

–  Фабричных тут нет.

–  Ты почем знаешь? А староверов нет точно - им о театре и думать-то - смертный грех. Им все грех - и музыку слушать, и волосы пудрить… Ч-черт!…

–  Николаша!… - зашипел Левушка.

–  Недоросль где?

Вельяминова поблизости не было. Очевидно, понял, что сатисфакции тут не дождешься, да и вспомнил, что пребывает в плену…

–  Вот петиметр чертов!…

–  Николаша, ч-ш-ш-ш…

Вельяминов от обиды мог рассказать князю Горелову, кто засел за театральными декорациями. А коли вспомнить, что в театре полно вооруженных мужчин… ох…

Горелову, затеявшему опасную игру, возбужденному до крайности, ничего не стоит сорваться, отдать приказ - и вылавливай потом полиция в Яузе тело полковника Архарова, и при нем - тело поручика Тучкова.

Левушка завертелся, выглядывая в какие-то щели, пока Архаров не схватил его за руку.

–  Ты слышал?
– спросил обер-полицмейстер.
– Вот, еще.

Где-то очень далеко стреляли.

–  Черт знает что, - прошептал Левушка.
– Наши, что ли?

–  Нет, наш знак - сдвоенный выстрел. Мне это не нравится…

Левушка спохватился первым.

–  Сюда, сюда… - шептал он, затаскивая друга в какую-то узкую и мрачную щель.
– Здесь не сышут…

Архаров протиснулся лишь потому, что стена справа оказалась натянутой холстиной.

–  Начинаем!
– совсем рядом негромко сказал князь Горелов-копыто.
– Начинаем. Ну, Господи благослови…

Раздались три удара палкой в пол - как издавна водилось на театре в подражание французской Комеди Франсез. Публика сей сигнал превосходно знала и изготовилась глядеть и слушать.

–  Это как же?
– удивился Левушка.
– Они хотят играть - а Ксения где же? Без Ксении?…

–  Молчи…

За холстиной раздались шаги - двое мужчин шли друг другу навстречу. И в полной тишине они заговорили стихами.

Архаров сумароковской трагедии не читал. Он ее даже толком не слушал, положившись сперва на Сашу, потом на Левушку. Потому он и не заметил, что явные глупости были драматургом убраны, Самозванец Димитрий в беседе с приятелем своим Парменом уж не честил сам себя злодеем, варваром и кровопийцей. Но тем заметнее стали те слова, что намекали на сходство с самозванкой на российском троне.

–  Российский я народ с престола презираю и власть тиранскую неволей простираю!
– царственно гудел актер, десять минут назад валявшийся в ногах у Горелова.
– Возможно ли добром мне править в той стране, котора, видит Бог, всего противней мне?

Публика зааплодировала, господа в креслах застучали об пол каблуками.

–  Ах ты скотина… - прямо в архаровское ухо прошептал возмущенный Левушка.

Пармен попытался как-то угомонить Димитрия, но нарвался на новость: тот преспокойно объявил, что собирается отравить свою законную супругу, а затем отнять у князя Георгия невесту его, Ксению, дочь боярина Шуйского.

–  Так это что же? Они ее изловили?
– Левушка был в совершеннейшем отчаянии.

Спектакль продолжался, Архаров слушал вполуха, и единственным ему утешением служила рукоять пистолета. Он положил себе держаться до последнего, но коли Горелов затеет какое-то скверное дурачество - стрелять в него без размышлений. А дурачество уже созрело… Архаров всей кожей ощущал это и никак не мог справиться с ознобом…

–  Как полагаешь, где наши?
– спросил он у Левушки.

–  Уже должны бы прискакать… а вот знака нет…