Она уже была в театральном костюме, удивительно соединившем в себе множество цветочных гирлянд, положенных крест-накрест поверх широкой юбки из серебряной парчи, и горностаевую мантию странного образца, более походившую на обычную накидку-»адриенну».

–  Маланья Григорьевна, сударыня моя!
– обратилась к ней Дунька.
– Я к вашей милости с известием…

–  Господи Иисусе, Фаншета!
– актерка так перепугалась, что выронила и убор, и иголку. Бусы, скатившись с нити, разбежались по комнатушке.

–  Вам тут нельзя оставаться… - начала было Дунька, но актерка ее перебила:

–  Нет, Фаншета, это тебе тут нельзя оставаться, беги скорее, Христа ради!

–  Сударыня, меня послали сказать, что вас тут убьют, коли останетесь!
– выпалила Дунька.
– Право, убьют! Я для того сюда и забралась, чтобы вас вывести!

–  А я тебе говорю, что тебя тут убьют, коли в моей уборной застанут! Мало ли мне было досады, когда я тебя в гости позвала?! Чудом ты уцелела тогда, ей-Богу, чудом!

–  Так я тебе сказываю, сударыня, чудо будет, когда ты сегодня до вечера доживешь!

–  Да что ты городишь!
– возмутилась госпожа Тарантеева.
– Мало мне через тебя влетело? Уходи, покамест людей не кликнула!

–  Я-то уйду!
– грозно сказала Дунька.
– А тебя-то в Яузе вылавливать станут! Ты, сударыня, своего сожителя спроси - для чего тебя зимой в Петербург возили! Спроси, спроси, погляди, чего врать станет!

–  Так мало ли куда он меня возил? На то и сожитель, чтобы развлекать!

–  Маланья Григорьевна! Побойся Бога! Что еще за новомодное развлечение - ночью в маске неведомую даму из себя представлять?!

Выпалив это, Дунька лихо подбоченилась.

–  Какую даму? Да ты что, Дуня, очумела?!

–  А вот какую - ты у него спроси!
– продолжала отчаянная Дунька.
– Спроси, спроси, во что он влопаться изволил! Маланья Григорьевна, да там такая интрига, что Боже упаси! Ты-то думаешь - тебя попросили, ты даму в маске представила, и ладно, а через это такая каша заварилась! Ты спроси у него, сударыня, спроси, какую такую даму ты представляла!

Сама Дунька знала лишь то, что рассказал Архаров, а он успел рассказать очень мало.

–  Ты-то здесь при чем?
– наконец догадалась спросить актерка.
– Ты-то какого рожна в интриги замешалась? Мне через тебя неприятности от сожителя вышли, и я же еще должна тебя слушать?

–  Какие неприятности? По щекам отхлестал, что ли?
– Дунька прекрасно знала, на что способны богатые покровители ее товарок.
– Ну так мало отхлестал! Коли ты, сударыня, все за него держишься! Чем я-то ему не угодила? Кафтанишко унесла? Так я вернуть хотела! А к вашей милости-то меня и не пустили!

–  Уйди, Дуня, от греха, - делая круглые страшные глаза, прошептала актерка.
– Уйди, пока тебя тут не застали! За тобой же, когда ты уехала, следили… В доме у нас кавалер молодой жил, он за тобой поехал, вернулся - они вдвоем едва меня не убили. Ты, говорят, с кем связалась? Ты с обер-полицмейстерской подстилкой связалась! Она, говорят, с Захаровым, дураком старым, с полицией дружатся! Полиция у них-де в доме ловушки свои устраивает!

–  Маланья Григорьевна!
– воскликнула пораженная Дунька.
– Да что они брешут?! Какие еще ловушки?! Только одна и была…

И замолчала Дунька, пытаясь увязать вместе французское игровое колесо, стоявшее у нее в гостиной, и незримого сожителя госпожи Тарантеевой.

Замолчала также и Маланья Григорьевна, поняв, что проболталась.

–  Так это ж французских шулеров ловили, - негромко сказала Дунька.
– И повязали их, ты что, сударыня, не слыхала? Целый притон был в Кожевниках, с блядями, как полагается. Неужто твой сожитель - из этой братии? Господи Иисусе, Маланья Григорьевна! То-то он на меня взъелся!

Актерка, сдвинув светлые бровки, еще не подкрашенные до той степени, чтоб были видны из отдаленных лож, сопела, ища возможности вывернуться.

–  Что ты врешь, ни из какой он братии… Там французов изловили, а он у меня - немец, по-русски даже плохо говорит… Да и какое мне дело?! Француз, немец! Ты ж сама видела, в какие платья он меня одевает, чем дарит!

–  Платья - а полиции боится?! Хорош гусь!
– попросту выразилась Дунька.

–  Да не он это, а кавалер!…

–  Какой кавалер?
– Дунька сразу вспомнила красавчика, что подглядывал за ними, когда они разыгрывали чувствительную сцену Оснельды и Хорева из сумароковской трагедии о древних князьях.