– Да что с ним может происходить? Заврался! – поставил диагноз Нартов.

– Ты сильно невзлюбил его, – заметил Рагуил. – А вы, вторая отдельная?

Это относилось к Марчуку, Валевскому и Гошке.

– Я бы послал его подальше, – честно заявил Марчук. – Или – или! В конце концов, на нем свет клином не сошелся, и пусть видит, что никто с ним нянькаться не собирается.

– А я бы его расколол, – мечтательно произнес Валевский. – У каждого человека есть момент, когда ему нужно выговориться, чтобы на душе полегчало. Наверно, у НИХ тоже что-то такое… Вот я бы его потихоньку, полегоньку…

– Ты? – архангел повернулся к Гошке.

Но парень еще не разу никого не раскалывал и своей точки зрения не имел.

– Я – как Виктор Сергеевич.

– Не получается… – произнес так и не вставший от компьютера Даниил.

– Не получается, – согласился архангел. – Нашли мы щелку в Законе, приоткрыли дверцу – а послать в эту дверцу некого…

– Может, другие бригады? – с безнадежной надеждой спросил Даниил.

– Может быть… – архангел вздохнул. – И ты, око Божье, ничем тут не можешь помочь…

– Могу, – на меня напало упрямство, – могу! Только пусть меня научат – как!

Очевидно, Рагуил увидел то, что предстало перед моим внутренним взором: наша церковь, и три крылатые фигуры у царских врат. И услышал слова, которыми архангел Михаил определил эту щелку в Законе: «Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире этом как Он».

Вся надежда была на то, что дерзновение первой, второй, третьей и прочих бригад обопрется на совершенную любовь, и все действия вокруг Грани таким образом окажутся оправданы. Но что-то не получалось…

Было в наших действиях и в наших чувствах решительно все – кроме любви.

Мы даже не понимали, кого нам в этих обстоятельствах следует любить!

– Как я научу вас тому, чего сам еще не умею? – был горестный и суровый ответ.

– Устал я, Господи…

– Отдохни.

Дорога легла мне под ноги, и я пошел, пошел себе потихонечку прочь, прочь от людей, которые своими хитростями и горестями вконец измучили меня.

– Отдохни… – дуновением ветра сопровождало меня это слово.

– Отдохни… – солнце, которое в середине дня всегда делалось нестерпимым, смягчало для меня жар своих прямых, отвесно летящих лучей.

– Отдохни… – дорога была мягкой, мелкие камни, ощущаемые сквозь подошвы сандалий, расползались в стороны, и ступни блаженствовали на ходу.

Господь предоставил мне выбор направления, но, очевидно, куда бы ни пошел я – всюду он уложил мне под ноги мягкую, ровную дорогу, и запретил солнцу палить, и убрал с пути моего тех, кому я был обязан скопившейся усталостью, – мужчин, женщин и детей.

Я шел и думал о том, что служение мое затянулось, а ведь было так просто – пожаловаться на усталость! И Он отпустил меня по единому моему слову. Я же в простоте души довел себя до того, что усталость моя сделалась чрезмерной.

Был долгий-долгий день. Я шел в полнейшей тишине, которую ничьи голоса не нарушали. Слух мой отдыхал, и взор мой отдыхал – ровная пустыня расстилалась справа, слева и впереди, а что осталось у меня за спиной, я не знал, ибо не имел ни малейшего желания оборачиваться.

Потом я захотел сесть и увидел большой камень нужной мне высоты. Когда садишься на землю, вскоре затекают ноги, а ноги мои уже стары и затекать стали быстро, так что камень явился вовремя.

Я сел спиной к солнцу и расслабил плечи. Мысли мои также были расслабленны – вчерашний день с его заботами я благополучно изгнал, завтрашнего не впускал, освободивший меня единым словом Господь этим же словом обещал и заботу о моем завтрашнем дне, а вставать на пути его намерений я совершенно не желал. Меня даже радовало, что наконец обо мне, устроившем столько благополучных чужих завтрашних дней, позаботятся, и незнание будущего тоже таило в себе наслаждение. Ибо я устал и от знания.

Рябая ящерка прибежала, остановилась, сделавшись похожей на вырезанную из камня игрушку, убедилась в моей безопасности, скользнула и опять замерла, положив маленькую головку мне на ступню. Господь пожелал, чтобы я улыбнулся – и я улыбнулся, глядя на продолговатое изящное тельце сверху вниз. Глупы те, кто не любит прикосновения этих странных тварей, подумал я, их кожа, если покрыта мелкой чешуей, нежна и бархатиста, ее тепло соответствует теплу воздуха, а их доверие бесценно.

Закат все не наступал.