– Разве что так…

– Очень они Надежду Васильевну взять за себя охотятся. В церкви, у Николы Явленного, они их видели. Так понравились, так понравились!

– Да ты через кого узнал? сам, что ли, от него слышал?

– Мне наш мужичок, Лука Архипыч Мереколов, сказывал. Он небольшую партию гороху ставил, а барин-то и узнал, что он наш… Очень, говорит, у вас барышня хороша.

– А фамилия как?

– Федор Платоныч Стриженый прозывается.

Матушка задумывается, как это выйдет: «Надежда Васильевна Стриженая»! – словно бы неловко… Ишь его угораздило, какую фамилию выдумал! захочет ли еще ее «краля» с такой фамилией век вековать.

– Ладно, – говорит она, – приходи ужо, а я между тем переговорю. А впрочем, постой! не зашибает ли он?

– Помилуйте, сударыня, зачем же! Рюмка, две рюмки перед обедом да за чаем пуншт…

– То-то, рюмка, две рюмки… Иной при людях еще наблюдает себя, а приедет домой да и натёнькается… Ну, с богом!

С уходом Стрелкова матушка удаляется в сестрицыну комнату и добрый час убеждает ее, что в фамилии «Стриженая» ничего зазорного нет; что Стриженые исстари населяют Пензенскую губернию, где будто бы один из них даже служил предводителем.

Наконец, сестрица сдается; решает устроить смотрины, то есть условиться через Стрелкова с женихом насчет дня и пригласить его вечером запросто на чашку чая.

–

Пятый час в начале; только что отобедали, а сестрица уж затворилась в своей комнате и повертывается перед трюмо. В восемь часов ждут жениха; не успеешь и наглядеться на себя, как он нагрянет.

Сестрица заранее обдумала свой туалет. Она будет одета просто, как будто никто ни о чем ее не предупредил, и она всегда дома так ходит. Розовое тарлатановое платье с высоким лифом, перехваченное на талии пунцовою лентой, – вот и все. В волосах вплетена нитка жемчуга, на груди – брошь с брильянтами; лента заколота пряжкой тоже с брильянтиками. Главное, чтоб было просто. Но недаром пословица говорит, что простота хуже воровства; сестрица отлично понимает смысл этой пословицы и беспрестанно крестится, чтоб обдуманная ею простота удалась.

Ее очень заботит, что утром у нее, на самой середине лба, вскочил прыщ. – Противный! – восклицает она, чуть не плача и прикладывая палец к прыщу. Но последний от беспрестанных подавливаний еще более багровеет. К счастью, матушка, как женщина опытная, сейчас же нашлась, как помочь делу.

– Надень фероньерку, и дело с концом! – сказала она, – как раз звездочка по середине лба придется.

И точно: надела сестрица фероньерку, и вместо прыща на лбу вырос довольно крупный бриллиант.

К семи часам вычистили зал и гостиную, стерли с мебели пыль, на стенах зажгли бра с восковыми свечами; в гостиной на столе перед диваном поставили жирандоль и во всех комнатах накурили монашками. В заключение раскрыли в зале рояль, на пюпитр положили ноты и зажгли по обе стороны свечи, как будто сейчас играли. Когда все было готово, в гостиную явилась матушка, прифранченная, но тоже слегка, как будто она всегда так дома ходит. Ради гостя, и отец надел «хороший» сюртук, но он, очевидно, не принимал деятельного участия в общем ожидании и выполнял только необходимую формальность. Да и матушка не надеялась, что он сумеет занять гостя, и потому пригласила дядю, который, в качестве ростовщика, со всяким народом водился и на все руки был мастер.

– Знаю я этого Стриженого, – сообщает дядя, – в прошлом году у него нехватка казенных денег случилась, а ему дали знать, что ревизор из Петербурга едет. Так он ко мне приезжал.

– Как же мне сказывали, что у него большие деньги в ломбарте лежат? – тревожится матушка, – кабы свой капитал был, он бы вынул денежки из Совета да и пополнил бы нехватку.

– Есть у него деньги, и даже не маленькие, только он их в ломбарте не держит – процент мал, – а по Москве под залоги распускает. Купец Погуляев и сейчас ему полтораста тысяч должен – это я верно знаю. Тому, другому перехватить даст – хороший процент получит.

– А что, если начальство проведает, да под суд его за такие дала отдаст?

– То-то что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека руки на службе связаны. Я полагаю, что он и жениться задумал с тем, чтобы службу бросить, купить имение да оборотами заняться. Получит к Святой генерала и раскланяется.

– Вот кабы он именье-то на имя Наденьки купил. Да кабы в хлебной губернии…

– Может быть, и купит, только закладную на свое имя с нее возьмет.

– Ну, это уж что!.. А вот что, братец, я хотела спросить. Выгодно это, деньги под залоги давать?

– Хлопот много. Не женское это дело; кабы ты мне свой капитал поручила, я бы тебе его пристроил.

Дядя смотрит на матушку в упор таким загадочным взором, что ей кажется, что вот-вот он с нее снимет последнюю рубашку. В уме ее мелькает предсказание отца, что Гришка не только стариков капитал слопает, но всю семью разорит. Припомнивши эту угрозу, она опускает глаза и старается не смотреть на дядю.

– Нет уж! какой у меня капитал! – смиренно говорит она, – какой и был, весь на покупку имений извела!