Шевчук поморщился: разговор с капитаном явно не клеился. Одни общие слова, повторение азбучных истин, и ничего конкретного, нужного для дела. Сам виноват — тоже мне, начальник выискался: «Перейдем сразу к делу…», «Поставленную задачу уяснили?»

Неужели забыл, что главное в твоих взаимоотношениях с подчиненными — психологический контакт с ними? Даже если они прикомандированы к тебе на время… Посему, подполковник, срочно меняй климат в кабинете.

— Прости, капитан, что перебью, — тихо сказал Шевчук. — Все, что ты говоришь и делаешь, — правильно. Хочу лишь заострить внимание на следующем. Как думаешь, могли бы справиться с оуновцами и прочими бандитами войска охраны тыла фронта?

— Вполне. У них для этого достаточно и сил, и опыта.

— Я тоже уверен в этом. Значит, тебя и разведчиков привлекли к операции не просто как «чистильщиков» здешних окрестностей. Главное для нас с тобой — пресечь деятельность вражеской разведки, в первую очередь передачу добытых ею сведений за линию фронта… Догадываешься, о чем хочу тебя просить?

— Примерно. Многие оуновцы орудуют в наших тылах не сами по себе, а напрямую связаны со швабами… с теми, що за линией фронта, и с теми, що у нас под боком. Отсюда возникает цепочка: ОУН — «Вервольф», который не упустит шанса использовать в своих целях оуновских информаторов и их систему связи: населенный пункт — лес. И для нас эта система — сущий клад… Из сказанного напрашивается вывод: поменьше трупов, побольше пленных. Так?

— Так, капитан. Ну как, поможешь мне с «языками»?

— Почему бы и нет? Тем более, что я еще вчера отдал разведчикам приказ: из леса без пленных не возвращаться.

— Спасибо, капитан. Моя помощь тебе в чем–нибудь требуется?

— Пока нет. Хотя… По моим сведениям, УПА располагает в данном районе пятью полнокровными сотнями, не считая отдельных боёвок и резидентур СБ. В сотнях по 120–140 человек. На дняхдумаю навязать всей лесной своре открытый бой. Для этого мне потребуется весь комендантский батальон. Весь, вместе с дежурной сотней… — Дробот с хитрецой взглянул на подполковника. — Да только комендант не может оставить город без гарнизона. Как–никак, в горах, помимо оуновцев, аковская бригада стоит и всякое способна выкинуть Может, вы могли бы своей властью провернуть такую комбинацию: комендант отдает мне на 2–3 суток целиком свой батальон, а взамен дежурной сотни получает на это время роту из инженерной бригады, что восстанавливает вокзал и ремонтирует под городом железнодорожную колею?

— Постараюсь помочь тебе, капитан. Кстати, сегодня по своим делам я встречаюсь с комендантом и мог бы с ним переговорить по твоему вопросу.

— Сегодня не стоит, рановато. «Квочка» еще не готова.

— «Квочка»? Это что — «Наседка»?

— Она. А точнее, название операции по разгрому бандитов. Заманю их, як цыплаков к квочке, в нужное место и разнесу в пух и прах. Понимаешь, от боя на равных они уклоняются, прочесы местности ничего не дают, поскольку у них целая сеть заранее оборудованных убежищ. Вот и задумал я кинуть им лакомую приманку, а когда они в нее вцепятся — сделаю им секирбашка… Если, конечно, вы, товарищ подполковник, поможете мне заполучить полностью комендантский батальон. Ох и «языков» я вам после этого обещаю — тьму, на любой вкус и на все случаи жизни.

Шевчук улыбнулся, поднялся с табуретки.

— Будет тебе батальон, капитан, будет полностью. Обещаю… А теперь прощай. В случае чего — всегда к твоим услугам…

Шевчук поразился числу людей, находившихся в приемной советского военного коменданта. Кого здесь только не было! Холеные господа в безукоризненных костюмах и с золотыми пенсне на носу… Чопорные старушки в допотопных соломенных шляпках с кружевами и при пуделях или болонках на поводках… Зажиточные хозяйчики–хуторяне с неистребимым запахом навоза и все почему–то с пухлыми кожаными портфелями в руках… Две группы скромно одетых мужчин с крупными мозолистыми руками: наверное, депутации от местных рабочих. А ведь инструкция советского командования военным комендантам предписывала им «не вмешиваться в административные функции местных органов власти и в дела гражданского управления, а все вызванные военной необходимостью мероприятия, в которых затрагиваются интересы гражданского населения, проводить только через местные органы власти, созданные Польским Комитетом Национального Освобождения». [12] Как видно, инструкция инструкцией, а жизнь жизнью.

Шевчук бочком протиснулся в угол приемной, где у двери, ведущей в кабинет коменданта, стоял массивный письменный стол. За ним сидели двое: у пишущей машинки и регистрационного журнала — молодой симпатичный лейтенант, напротив двух телефонов — городского и внутреннего — мрачноватый сержант.

— У себя? — осведомился подполковник, пожимая руку лейтенанту и кивая на дверь кабинета.

— С самого утра. Продыху от клиента нема, — доверительно ответил лейтенант.

— Кто у него сейчас?

— Начальство с «железки». Второй час заседают… Ничего не поделаешь: сами знаете, як зараз вопрос о коммуникациях стоит.

Шевчук это знал. Участившиеся на польских железных дорогах акты саботажа и диверсий лихорадили снабжение фронта. Поэтому между польским правительством и советским командованием шли переговоры о временном предоставлении польских железных дорог и обслуживающего их персонала в полное распоряжение советских военных властей. Официальное соглашение об этом подписано еще не было, [13] однако на местах польские железнодорожники уже работали в тесном контакте с советскими комендантами.

Дело, с которым пришел Шевчук, было не менее важным.

— А нельзя… того, — подмигнул подполковник лейтенанту. Фраза была весьма неопределенной, но он так выразительно щелкнул перед носом офицера пальцами, что тот его понял без дальнейших объяснений.

— Почему нельзя? Как говорится в толстых умных книгах: наше щастя в нашей власти. Секундочку…

Лейтенант исчез за дверью кабинета и вскоре появился обратно.

— Полный ажур, — с улыбкой сообщил он Шевчуку. — Паны решили сделать на десять минут перекур. Успеете?