Глава 2 Кукла и Миледи

Милка была далеко не самой красивой девочкой в классе, но из-за нее передрались между собой почти все мальчишки.

Не то чтобы она их стравливала специально, но явно испытывала гордость, когда на лице очередного кавалера появлялись фингалы и ссадины. Она с восторгом рассказывала о своей прабабке, роковой красавице, из-за которой трое молодых людей покончили счеты с жизнью, и как-то заявила, что отдастся любому, кто сделал бы это. Желающих, конечно, не нашлось, а Милка получила прозвище Миледи Клячкина. Самое обидное, что так ее назвал Савельев, в которого была тайно влюблена.

Впрочем, в тот же вечер Савельева избили, и он попал в больницу с сотрясением мозга. Милка купила апельсины и пришла его навестить. Но Савельев не захотел ее видеть. Два дня она простояла под окнами его палаты, а на третий (вернее, это была уже ночь) влезла к нему в окно.

Он лежал, уставясь в потолок, и был такой же бледный, как бинты, которыми его перевязали.

Милка присела рядом, зашептала ему в ухо:

– Сань, я тут не при чем! Эти придурки просто обалдели, козлы какие-то, козлотуры...

Савельев медленно прикрыл глаза, словно не желая ее видеть. Казалось, прошла вечность, прежде чем она услышала:

– Хотят тебя, а бьют меня.

– Я же говорю: придурки...
– Милка горячо дышала ему в ухо.
– Как будто нет другого способа обратить на себя внимание!
– она осторожно дотронулась до его руки.

– Ой, Саня, ты ледяной весь, как...

– ...покойник, - продолжил он с потрясающей своей ухмылкой, которая сводила ее

с ума. И тут же сморщился от боли.

– Ну, нет, - горячо шепнула Милка, и рука ее скользнула к нему под одеяло, - я этого не допущу!

На всю жизнь запомнилось ей это ощущение - мускулистый юношеский торс, подрагивание теплого бедра и тоненькая жилка, пульсирующая в ложбинке паха...

Насмешливый голос накрыл ее, как гром:

– По-моему, это ты обалдела.

Милка вздрогнула. И прошептала:

– ...Да. Я, кажется, на все готова.

– Так прямо уж "на все"?
– прищурил глаза Савельев.

– На все, на все...
– одними губами сказала Милка.

– Тогда оставь меня, пожалуйста, в покое, - выговорил он раздельно.

– Нет! Нет!
– Милка понимала, что отступать нельзя, невозможно.

– Почему?

– Ты этого не хочешь.

– Ты думаешь?
– хрипловато спросил Савельев.

– Я ч у в с т в у ю - пробормотала Милка голосом, срывающимся от еле сдерживаемого торжества.

И осторожно сжала руку...

Но в следующий миг что-то холодное ударило в лицо, она, вскрикнув, отшатнулась. Это Савельев плеснул на нее водой.

– Ты мне не нравишься, - шепнул он, оскалив зубы.
– Отвали.

Милка вытерла лицо... Сейчас она готова была убить Савельева, ударить по его больной голове, вцепиться в израненное лицо ногтями...

Но тут заметила, как что-то сверкнуло в темном углу палаты. Чьи-то глаза смотрели на нее, не отрываясь. Приглядевшись, она увидела мужчину, лет сорока.

– А вам я нравлюсь, дяденька?
– спросила она, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Мужчина промолчал, и Милка подошла к нему поближе, наклонялась, чтобы он лучше разглядел ее.

– Ну, говорите, не стесняйтесь! За правильный ответ - приз!

– Нравишься, - послышалось из тьмы.

Ну вот и месть. Это куда лучше, чем ударить или исцарапать. Милка оглянулась на Савельева и, улыбаясь, стала раздеваться.

В лунном свете тело ее мерцало, как перламутровое.

Раздетая, она прошла мимо Савельева и легла в постель к незнакомцу...

Потом в ее жизни было бесчисленное множество мужчин, но никому она не отдавалась с такой страстью, с таким диким наслаждением, как этому невидимому телу, в узкой поскрипывавшей койке, рядом с избитым по ее приказу одноклассником, который - она точно знала - любил ее русоволосую подружку Лену Бардину...