Милка считала ее одним из самых загадочных существ на свете: ладно, умна, улыбчива, допустим даже, обаятельна, но... этого же мало, чтобы все оглядывались вслед!

Казалось, ее окутывала какая-то тайна: если бы вдруг выяснилось, что Бардина - дворянка княжеских кровей, никто не удивился бы. От Милки же потребовали бы доказательств и доказательств подлинности доказательств - и, даже убедившись, все равно бы долго сомневались.

В этом была какая-то вопиющая несправедливость...

Милка звала подругу Куклой - из-за фарфорово-молочной кожи, необыкновенно синих глаз и еще потому, что в детстве обожал: ломать куклы, чтобы выяснить, что там у них внутри. Ей почему-то было приятно знать, что внутренность красавиц-кукол забита всякой

ерундой.

Лена, конечно, не догадывалась об этих мыслях. До какой-то поры она вообще не думала, что люди могут плохо поступать или даже думать.

Ее спокойный взгляд был как-то необыкновенно ясен, но мальчики, встречаясь с ним, краснели, да и учителя порой теряли нить рассуждений... Училась она так, словно участвовала в легкой, не требующей напряжения разминке перед Большой игрой, в которую вот-вот должна была вступить...

Но время шло, уже случились какие-то кардинальные события - замужество, работа, рождение детей, а Лена все никак не могла избавиться от ощущения, что настоящая жизнь еще не началась. Впрочем, она об этом особенно и не задумывалась: уютный дом, ухоженные дети, работа, которую она любила, - вполне достаточно, чтобы благодарить

судьбу.

И муж! Как же она про Вильку-то забыла?
– Лена улыбнулась, укоризненно качая головой (что, кстати, не укрылось от внимания Милки, сидящей в тесном окружении двух молодых атлетов).

– О чем задумалась, Ленок?
– спросила та, придерживая чью-то руку, скользнувшую к бедру.

– О муже.

Все рассмеялись, будто она сказала что-то очень остроумное. ,

– Так мы, оказывается, замужем?!
– воскликнул один из Милкиных атлетов.
– Как интересно!

– Что в этом интересного?
– удивилась Лена, чем вызвала новый взрыв смеха.

– Какая у тебя классная подруга!

– Да... она у нас всегда в центре внимания, - сказала Милка, улыбаясь.

Но Лена лишь вздохнула, отвернувшись к окну автобуса, за которым стремительно летели зеленые перелески с пятнышками аккуратных, словно бы игрушечных коттеджей...

Вилен Малахов был, как сам он говаривал, "широко известным в узких кругах" психологом. В последнее время он сидел с утра до вечера над своей книгой, которая "должна была перевернуть всю психологическую науку". И называлась книга "Некоторые аспекты психологической несовместимости нерасчленяемых групп".

Чудесный парень, любимец, а точнее, дружок всех институтских девочек, Вилен ухаживал за Леной трогательно, преданно и долго, - их дружба незаметно перетекла в роман. Но по-настоящему она почувствовала себя женщиной лишь после рождения первого

ребенка.

Малахов же к тому времени, наоборот, остепенился, вошел в роль идеального отца перестал будить ее ночами для любви.

Ей вспомнилась фраза из какой-то книг про несчастных супругов: "Мы хотим с тобой одно и то же, но в разное время". Впрочем, они-то с Вилькой счастливы.

Вот если бы не Валерия Ивановна...

Тут Лена привычно осадила себя и в который раз мысленно попросила прощения у бабы Леры. Та, кстати, сердится, когда ее так называют: "Какая я вам баба?!" Действительно, вся жизнь Валерии Ивановны прошла в президиумах, кабинетах, отчего черты ее лица приобрели некую чеканность, так не идущую к халатикам, домашним тапочкам новоиспеченной пенсионерки... Сын называл ее иногда мадам Облсовпроф и говорил, что в свое время она держала в своих маленьких, сверкающих драгоценностями ручках если уж не всю столицу, то, по крайней мере, родной Центральный округ.

Свекровь была единственной тучкой на ясном горизонте их семейной жизни. Но тучкой грозовой...

– ...Мил, там станция далеко?
– спросила она тихо.

– Не знаю.

– Как не знаешь? Ты там не была?

– Ты что же думаешь, на электричке я оттуда возвращалась?
– смеясь, спросила Милка.
– Привезут!

– Ну, что ты, неудобно, только приехала и...

– ...Сразу же назад?
– насмешливо продолжил кто-то.