— А тут-то будет пострашнее, чем в самой Испании…

— Чего ради? Тут, наоборот, вольнее будет, потому что от начальства подальше.

— Тэдди, ты ведь бывал в Испании — объясни человеку!

— Объясняю. Тут каждый мелкий чиновник будет над тобою королевские права иметь — именно потому, что Испания далеко, а он близко. Морда твоя не понравится или не так посмотрел — он и будет над тобой измываться. А Испания далеко, и управы на него нет никакой…

— Соб-баки! Хуже наших!

— Хуже. А сколько земель под себя подгребли!

— Сами не «ам», и другим на дам.

— Точно. У них людей не хватит все это заселить, даже если все до последнего человека сюда переедут…

Беседуя на эту, волнующую каждого матроса тему (ведь матрос — или сын, или внук, или зять крестьянина), они охотились — на местных худощавых зайцев-«агути», и на водосвинок — грызунов, умудрившихся быть похожими одновременно и на морскую свинку, и на хомячка (только вымахавшего в порося размером), и на кролика — вкусных, но уж больно ловких в воде, а на берегу довольно неуклюжих…

Корабли экспедиции Дрейка шли к югу от Ла-Платы. Безрадостная плоская земля с невысоким глинистым обрывом над узеньким мелкогалечным пляжем. Изредка на горизонте появляются пугливые стайки индейцев на лошадях… Ни у Дрейка, ни у кого из команды не появлялось особенного желания еще раз приставать к столь скучному берегу. Единственно — бабочки были в изобилии. Ветры то и дело приносили и раскидывали по наветренному борту оглушенных ударом с лету о паруса красавиц, обычного (много меньше тропических) размера, но самых странных для бабочек расцветок: шоколадных, бронзовых, серо-зеленых с черной каймой…

Но вот берег, идущий последние дни в направлении почти широтном, с востоко-юго-востока-к-востоку на западо-северо-запад-к-западу, вновь повернул на юг — и берег этот из ровно плоского стал отныне вздымающимися одна над другой террасами из чего-то очень похожего — по крайней мере, издали — на меловые скалы Дувра…

Снова налетела черная буря — только теперь тьма шла не с юга, а с запада, с материка — и… И во мраке исчез «Лебедь», на коем содержался под стражей «советник» Томас Доути. Это всерьез встревожило Дрейка.

Добро, если буря отнесла корабль за пределы видимости. А если Доути удалось склонить команду или капитана на свою сторону? И если сейчас барк «Лебедь» уже спешит домой, в Англию?

Без этого пятидесятитонного корабля, третьего по размерам в экспедиции, Дрейк обойдется. Задачу будет немного сложнее выполнить, но лишь немного. Но вот если, воротясь в Англию по завершении великого плавания, Дрейк и его соратники будут арестованы… Если им сообщат, что доверенное лицо влиятельнейших людей, мистер Томас Доути, такого нарассказывал, чудом освободясь из незаконного заключения, что их всех давно уж судили заочно и приговорили… А уж чего может нагородить этот высокообразованный интриган — это Дрейк мог себе представить. Нет, ему никак нельзя предоставить такую возможность! Нельзя позволить мистеру Доути добраться до Англии раньше Дрейка ни на час! Его надобно изловить. Немедленно!

Дрейк приказал марсовым высматривать по правому борту подходящую бухту. Вскоре таковая была обнаружена. Но когда корабли Дрейка втянулись в нее — обнаружилось, что это не бухта, а большой залив, вдающийся в сушу не менее чем миль на сто, да еще и расширяющийся по мере углубления в материк. Это явно был тот залив, что назван великим Магелланом в честь святого Матвея (Сент-Метьюз по-английски). Дрейк приказал всем кораблям войти в залив и в третьей встреченной по правому борту бухте дожидаться его. Сам же он отправился назад, на север. В то, что искать пропавшего «Лебедя», возможно, следует на юге, Дрейк не верил. Капитан «Елизаветы» Джон Винтер предложил было поискать и к югу — он готов выйти сам — но Дрейк хмуро приказал:

— Всем ждать меня. Из найденной бухты никто, никуда! Кто захочет поохотиться или просто погулять — отпускать без ограничений!

На «Пеликане» осталась половина команды, да по двое добровольцев с других судов флотилии.

Федор остался на берегу. Все же — пока не так много в христианском мире людей, повидавших эти земли хотя бы мельком, с борта корабля. А другого шанса увидеть их ведь не будет никогда!

…Беловатая земля, грубая и тощая. Лаплатского чернозема тут и в помине нет. Жесткая трава, часто не зеленая, а голубоватая. Не сплошная, а так: где густо, а где и пусто. Много осоковых кочек, есть вроде брусники кусточки, и кое-где кустарнички, чаще всего колючие, невысокие, жмущиеся к земле. Небо бледно-синее, прозрачное, без единого облачка…

Пройдя от берега миль пять, остолбенели: тихо, пусто — а среди этой спокойной пустыни лежит на спине человек, индеец в кожаных штанах, и брыкается, и задом по земле елозит так, что аж пыль поднимается, и извивается…

«Юродивый!» — подумал по-русски Федор.

— Сумасшедший! — сказал кто-то из матросов.

— Эк его разбирает! Точно рожает. И при этом молчит, — задумчиво сказал боцман Хиксон.

— А может, его ядовитая змея ужалила? — предположил юнга Вильям Хоукинз-третий.