Конечно, быстро подумал Бахрушин, что там муж – работа, работа, работа страсть моя, как в пьесе Сергея Михалкова! Какой муж – или какая жена! – сравнится с ней!

– А кто муж?

– А никто. Бизнесменчик какой-то, что ли. Или журналистик, но не из наших.

Бахрушин навел еще кое-какие справки, поговорил там и сям – и Алина уже полтора месяца работала в “Новостях” на втором канале.

Алексей решительно не понимал, какое дело Паше Песцову, директору развлекательной дирекции, до Алины Храбровой?

Погружаясь в пучину срочных бумаг, он мельком подумал, что сегодня должно быть “прямое включение” из Кабула – “прямое включение” его жены. Он только так и мог об этом думать – мельком.

Когда же это кончится, черт побери все на свете!

Никогда. Никогда.

– Алексей Владимирович, Зданович на третьей линии. Поговорите?

– Да.

– Леш, привет.

– Привет.

– Мы сегодня даем Грозный или хватит Афгана?

– Хороший вопрос, – пробормотал Бахрушин.

Грозный или Афган? Там война и тут война. Там беда и тут беда.

Только вчера на совещании в Минпечати всесильный, великий и могучий Дмитрий Юрьевич Потапов тихим голосом интеллигента и недотепы говорил о “балансе плохих и хороших новостей”, о преобладании “чернухи”, о том, что “народ устал” и ему, народу то есть, надо что-нибудь повеселее, поживее, полегче!..

Евгений Петросян и передача “Шутка юмора” – то, что надо! Только вот как это с информацией совместить, министр не объяснил. Наверное, забыл, а может – о, ужас! – и сам не знал.

– Леш, ну чего?..

– А что там в Грозном?

– Да все то же. Нового ничего.

– Что в Грозном сегодня. Костя? – чуть настойчивее спросил Бахрушин, и Костя послушно зашелестел бумажками и забубнил.

– Можно к тебе, Алексей?

– Да, заходи, Паша.

Главный сменный редактор все бубнил. Пока он бубнил, Бахрушин принял решение.

– Кость, давай так. Значит, в свете новых установок Грозный пусть идет сообщением. Храброва прочтет, и все. А из Кабула сюжет.

– Ладно.

Бахрушин помолчал немного. Песцов прямо у него перед носом возился в кресле, доставал сигареты.

Мешал.

– Связи так и нет?..

Он отлично знал, что нет.

– Леш…

– Да, все понятно. Пока. На эфир я приду.

Бахрушин пристроил трубку на многокнопочный телефон и с тоской посмотрел на бумаги – с утра не убавилось нисколько.

– Меня тоже писанина замучила, – Песцов сочувственно кивнул на стол. – Пишем и пишем, писатели!..

Говорят, что у нас канал плохой. А когда нам каналом заниматься, если мы вон… пишем!

– Все каналы плохие, Паша. Один только и есть хороший. “Евроспорт” называется.

– Это точно.

Помолчали, порассматривали каждый свою сигарету – довольно глубокомысленно. Бахрушин твердо знал, что первым никаких расспросов не начнет – он Песцова не звал, тот сам напросился, пусть теперь и объясняет, зачем.

Песцов еще покурил и посмотрел на Бахрушина.

– Ну? – спросил тот. – И что ты хотел узнать?

– Леш, ты… хорошо все прикинул, когда Храброву на эфир брал?

Бахрушин ничего не понял.

– Ну… да. А что?

– Да ничего такого, конечно, но… шут ее знает. Она почему с четвертого ушла?

– А в чем дело?

– Да ни в чем, только до меня слухи дошли, что… обижаются некоторые.

– Кто это… некоторые?

– Да наши ведущие, которые у нас уже много лет работают. Говорят, Бахрушин взял звезду, потому что у канала рейтингов никаких нет, а теперь будут… из-за нее.

– А это плохо? – уточнил Бахрушин.

Песцов помолчал:

– Что плохо?

– Ну, что у нас рейтинги будут?

– Да не о них речь, а о том, что она так себе ведущая-то, раскрученная только, а на самом деле ничего особенного. И говорят, что ты ее взял на какие-то бешеные бабки и теперь…

– И теперь она со мной спит, – подсказал Бахрушин скучным голосом, взял карандаш, постучал им по столу и посмотрел на место, по которому только что постучал. – А с моей женой в Афганистане в это время спит Беляев. А когда жена прилетит, мы будем спать втроем. Нет, вчетвером. С Беляевым. Ты это мне хотел рассказать?

Песцов смотрел на шефа информации с изумлением, а тот все постукивал карандашом, и непонятно было, почему постукивает.

– Леш, ты что? Обиделся?

– Если бы я на такие вещи обижался, Паша, меня бы давно перевели в народное хозяйство, как один мой приятель говорит.