Шрифт:
– Да. И когда его не стало, я вздохнула свободнее.
– Кто ваша дочь? Она живет с вами?
– Она фотограф, делает интересные работы. Помогает мне во всем. Она ни разу не была в России, я смогу ответить на приглашение Союза писателей и приехать в Москву, если со мной поедет дочь.
– Это будет ваша вторая поездка в Россию?
– Нет, совсем нет. Сейчас вспомню. С 1908 года по 1937 не была ни разу. А потом четыре раза приезжала. Последний приезд был лет двадцать пять назад.
– О чем ваш новый роман, который только что вышел у Галлимара?
– Ах, это очень трудно пересказать! Кому-то сказали: ты себя не любишь. И он все спрашивает: кто не любит кого? Мы себя не знаем, кого я могу любить в себе? Но во мне столько разных «я», столько разных людей, что моя личность распадается на большое количество существ. Есть такие, которые себя любят, они как бы смотрят на себя со стороны и строят себе памятник. И вот как мы реагируем на них и как их тоже начинаем любить, обожать. Как Сталина. Роман так и называется: «Ты себя не любишь?» Я рада, что его хорошо приняли.
– А будущий роман уже определен? О чем он?
– Трудно сказать. Все смутно.
– Долговременных творческих планов, как это делают наши классики, вы не строите?
– Нет, конечно, и никогда не строила.
«Премии и награды меня мало волнуют»
– Скажите, как ваши «Золотые плоды» попали к Твардовскому? Мне кажется, что этот роман – «не его», простите за каламбур, роман.
– Вышло так, что «Золотые плоды» получили Интернациональный приз в 64-м году, и все издатели, участвовавшие в этом своеобразном конкурсе, должны были обязательно напечатать книгу на разных языках. «Новый мир» в этом конкурсе не участвовал, но роман перевели, и Александр Твардовский взял его.
– Вы общались с Твардовским?
– В одну из поездок в Москву я побывала на даче у Александра Трифоновича, помню его жену Марию Илларионовну. А здесь, в Париже, однажды с ним и Луи Арагоном мы обедали в ресторане. Вот и все.
– У вас есть желание и дальше издаваться в Советском Союзе?
– Конечно.
– На сколько языков переведены ваши книги?
– Кажется, на двадцать семь языков.
– Литературные премии, награды вы получали?
– «Золотой орел», Интернациональный приз, что-то еще, меня как-то мало это волнует.
– Ваши книги, наверное, никогда не были в списке бестселлеров?
– Вот последняя попала в эти списки. Я была изумлена, это в первый раз. А так – никогда. В университетах меня много изучают в Америке. В Англии я получила степень доктора. Как ваша Анна Ахматова когда-то.
– Вы, наверное, могли бы занять место «бессмертных» во Французской академии?
– Это не для меня, я об этом никогда не думала.
– Скажите, ваши произведения социальны или нет?
– Нет, совершенно нет.
– А как вы оцениваете значение писательского слова в жизни общества, в судьбе человека?
– Я сама очень люблю читать и думаю, что литература дает такое же удовлетворение, как и живопись, музыка, архитектура. Но для меня литература – это искусство, а не что-то такое, что должно улучшить жизнь или ее облегчить. Для этого хорошо подходит журнализм, когда надо рассказать, чем живут фабрики, колхозы, какие-то коллективы.
«Не понимаю слов Достоевского, что красота спасет мир»
– Выходит, слова Достоевского о том, что красота спасет мир, по-вашему, слишком сильно сказаны?
– Для меня это трудно понять, я не понимаю смысла этих слов.
– Вы любите Достоевского?
– Да, очень! Достоевского и Чехова.
– Кто, по-вашему, самый крупный писатель XX века?
– Мне кажется, что Пруст и Джойс.
– А как вы относитесь к понятию метода так называемого социалистического реализма?
– Абсолютно против. Мне кажется, русский народ гениальный в смысле литературы, а соцреализм остановил развитие литературы на какое-то время.
– Как вы воспринимаете нынешнюю эмигрантскую литературу?
– Я ее плохо знаю. Но есть интересные имена, интересные вещи у Синявского, Зиновьева, Аксенова… Это талантливые люди…
– Какими именами для вас обозначена современная русская литература?
– Я бы назвала Булгакова, Платонова, Гроссмана, много слышала и о писателях, пишущих о деревне, у них тоже есть талантливые произведения.