чрезвычайное уважение к нему как результат не только знакомства с печатными его

произведениями, но и личного с ним общенія.

Резко отличался от Чапыги другой киевский мещанин, хоть и сходившийся с ним в

основных мнениях, также личный знакомец Тараса Григорьевича. Узнал я его также

случайно. В 1874 г. я пригласил к себе на несколько дней для работ столяра, занимавшагося

во дворе, где я квартировал. Ко мне явился высокого роста несколько сгорбленный старик

лет 60-ти с правильными чертами лица и окладистой черной с проседью бородой; на нем

была простая повседневная одежда рабочего. Назвал он мне свою фамилию Киселевский и

тут же с гордостью указал на свою принадлежность к Киевским старожилым мещанам.

Когда я спросил его, почему он прибавляет название „старожилый“. Кисилевский стал

спокойно рассказывать мне о Магдебургии и о прежних мещанских правах. К прежней

организации Киева до введения шестигласной думы он относился с глубоким сочувствием;

его всего более прельщали в ней привилегии мещан, принадлежавших к цехам, их

самоуправление, суд и собрания. С гордостью вспоминал он о процессиях при участии

городской милиции, пешей и конной, в красивой форме с ее гарматами, знаменами и

музыкой. С грустью, но спокойно говорил он о «скасуваніи» Магдебургии при последнем

войте Кисилевском -- к этому своему однофамильцу он относился враждебно. «Він

одцурався від своїх, пристав до панів», говорил он и привел целый рассказ о том, как этот

войт продал мещанские привилегии. Шестигласная дума представлялась ему ничтожной, а к

«принятым» мещанам, противополагая их старожилым, он относился враждебно и с

аристократическим высокомерием.

Войдя в мой кабинет, Кисилевский увидел гипсовый бюст Шевченка по модели П. П.

Забелло. Остановившись, он набожно перекрестился и проговорил: «Царство Тобі небеснеє,

дядьку Тарасе»! Я уже знал, что старик неграмотен, и потому спросил, почему он знает

Шевченка. Оказалось, что он был близко знаком с последним, который не раз посещал его и

других мещан в их домах в киевском предместьи Куреневке. Когда «дядько Тарас» приходил

к кому-нибудь из них, то хозяин обыкновенно приглашал своих приятелей: приход

Шевченка преимущественно бывал в праздники и был для всех праздником, рассказывал

Кисилевский. Происходило угощение «як на весіллі», много пели, Шевченко декламировал

свои произведения и много рассказывал о старине, о крепостном праве, о разных бедствиях

украинского народа. «Він все говорить, а ми слухаємо, а часом і плачемо», прибавлял

Кисилевский. Слушая в 1899-м году Татарчуков, я живо вспомнил о Кисилевском, с

которым беседовал за 25 лет перед тем: старики с одинаковой любовью, вернее с

благоговением относились к памяти Тараса Григорьевича. И в обоих случаях передо мной

неотразимо стояла мысль о том, что Шевченко, так часто обращавшийся к образованным

землякам своим с заветом, ярко выраженным в стихах «обниміте ж, брати мої, найменшого

брата», сам в своей жизни свято исполнял этот завет, служа для современников и потомства

найболее ярким образцом любви к родному народу.]

В. Л. Беренштам

Т. Г. ШЕВЧЕНКО И ПРОСТОЛЮДИНЫ, ЕГО ЗНАКОМЦЫ

(Из встреч и воспоминаний)

(С. 124 — 129)

Впервые опубликовано в ж. «Киевская старина» (1900. — № 2. — С. 248 — 260). Печатается по первой

публикации.

Беренштам Вильям Людвигович(1839 — 1904) — археолог, педагог, общественный деятель. Редактор

петербургских изданий «Кобзаря» 1883 и 1884 годов.

Татарчук Арсен(род. в 1823 г.) — крепостной крестьянин, повар в имении А. Лукьяновича в с.

Марьянском (Марьинском), Миргородского уезда.

...отец его был сначала вице-губернатором...— Отец А. Лукьяновича Андрей Федорович (1776 —

1846) служил пермским вице-губернатором, затем — симбирским гражданским губернатором. Был в

127

дружеских отношениях с И. Котляревским. Выйдя в 1830 году в отставку, поселился в своем имении в