художника-пейзажиста И. И. Шишкина. В 1839 году Шевченко нарисовал акварелью его портрет

(находитсяв ГМШ).

Шевченко читал «Анахорета»...— Вероятно, имеется в виду роман «Путешествие младшего

Анахарсиса по Греции» французского писателя Жан-Жака Бартелеми (1716 — 1795). О чтении этого

романа у Брюллова Шевченко вспоминал в повести «Художник».

Я показал ему рисунок— «Портрет тп-тпе Клодт».— Речь идет о портрете Ульяны Ивановны Клодт

(умерла в 1859 г.), жены скульптора П. К. Клодта.

Я отправился к Бриеру де Мартре...— Бригере де Мартере Карл — знакомый Мокрицкого и Сошенко.

Закончил в 1798 году Пажеский корпус. Был слепой и болезненный.

...проспал по милости Шевченки.— Этот эпизод описан Шевченко в повести «Художник ».

67

И. И. Панаев

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

(Отрывок)

Кроме положенных еженедельных артистически-литературных, великосветски-

литературных и просто литературных вечеров, литераторы изредка сходились друг у друга и

делали вечера. Самым гостеприимным из литераторов того времени был Е. П. Гребенка,

постоянно сзывавший к себе своих литературных приятелей при получении из Малороссии

сала, варенья или наливок. Гребенка в это время еще не был женат. Он жил на

Петербургской стороне в казенной квартире 2-го кадетского корпуса, где был учителем.

Однажды он пригласил меня к себе вместе с М. А. Языковым, который пользовался уже

тогда большою известностью между всеми литераторами, с которыми был я близок, как

приятный и веселый собеседник, остряк и каламбурист. Многие принимали Языкова за

литератора и сотрудника г. Краевского.

— Вы чем именно занимаетесь? — спрашивали его. — Какая ваша специальность?

— Да так, — отвечал обыкновенно, улыбаясь, Языков, — больше по смесям

прохаживаюсь.

В этот раз у Гребенки сошлось многочисленное общество и, между прочим, Шевченко,

который начинал уже пользоваться большою популярностью между своими

соотечественниками; товарищи Гребенки по службе — А. А. Комаров и Прокопович

(товарищ Гоголя по Нежинскому лицею и приятель его). Прокопович и Комаров оба очень

любили литературу и пописывали стишки. С Комаровым я был знаком с детства и

впоследствии, по приезде в Петербург Белинского, сблизился с ним еще более. О Комарове

и о влиянии на него Белинского я еще буду иметь случай говорить впоследствии. На вечере

у Гребенки некому было проповедовать ни о святыне искусства, ни о каких-нибудь

возвышенных предметах; там просто болтали о вседневных и литературных новостях и

приключениях.

В начале вечера Гребенка познакомил меня с каким-то господином, бывшим в это время

(это было чуть ли не в 1837 году) одним из главных сотрудников «Библиотеки для чтения».

Фамилию этого господина я не припомню. Он имел очень почтенный и глубокомысленный

вид и, вместо белья, шерстяную красную фуфайку, которая виднелась из-под галстука и

высовывалась из-за рукавов.

Языков обращал на себя всеобщее внимание своими забавными рассказами и многих

смешил до упаду. /73/

За ужином ему пришлось сидеть рядом с сотрудником «Библиотеки для чтения» в

шерстяной фуфайке. Сотрудник изъявлял не только величайшее уважение к Языкову, но

обнаруживал перед ним какую-то робость, как перед авторитетом.

— Позвольте спросить, — отнесся он к Языкову, — я имею честь говорить с нашим

знаменитым поэтом Николаем Михайловичем Языковым?

— Так точно, — отвечал Языков, скромно потупя глаза и нимало не задумавшись.

— Очень лестно и приятно познакомиться, — сказал сотрудник, протягивая ему свою

руку.

Языков, нисколько не смущаясь, пожал ее.

— Не подарите ли вы нас каким-либо новым произведением? — продолжал сотрудник.

— Да у меня есть много набросанного, — отвечал Языков с чувством достоинства, —

но все это надо привести в порядок... Я все собираюсь и все откладываю.