Они вернулись в комнату; Валентина на глазах у всех рывком распахнула дверцы высокого, забитого дорогой посудой серванта, открыла одну из ваз, нащупала «сигареты». Резко же, с подчеркнутой решительностью, бросила слитки на круглый, стоявший посреди комнаты стол, едва сдержалась, чтобы не сказать: «Подавитесь!»

— Вот! Берите! И — мотайте отсюда. Чтоб я вас больше у себя не видела.

Гонтарь взял «сигареты», повертел в пальцах, удовлетворенно покивал. Вздохнул притворно:

— Неправильно вы меня поняли, Валентина Васильевна. Мы не грабители и насильно забирать у вас ничего не будем. Я же сказал: желаем сотрудничать. Помогать. Оберегать вас от неприятностей.

— То есть ты хочешь, чтобы я обеспечивала… всю вашу компанию? Рисковала теперь еще больше?

«Ах, хороша баба, хороша! — Гонтарь откровенно любовался разгневанной, взъерошенной Долматовой. Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали, жесты были пластичными, точными, они красочно дополняли слова этой женщины. — Страсти у нее через край. С такой в постели не соскучишься, это уж как пить дать!…»

— Валентина Васильевна, нам лучше сохранить наши отношения, — Гонтарь нисколько не повысил голоса, и во взгляде его ничего не изменилось — та же ласка и расположенность. — На «ты» мы с вами не переходили, а я все же постарше вас… Гм. Мне это мешает, честное слово! Я привык с людьми договариваться культурно, решать все миром, согласием, а ваш довольно упрямый характер… Ну да ладно, не будем углубляться, у каждого из нас есть свои недостатки. Давайте вернемся к делу. Да вы сядьте, сядьте. И вообще, чайку бы, а? Посидим, как говорится, рядком, поговорим ладком.

— В другой раз! — отрезала Валентина.

— Ну, в другой так в другой, — не стал настаивать Гонтарь. — Со временем. Когда вы успокоитесь и поймете, что я вам с Анатолием и Сапрыкиным желаю добра. Вам с нами легче будет, поймите! За грубость — вынужденную, я это хочу подчеркнуть! — Гонтарь поднял палец вверх, — я извиняюсь от всех нас. Но вы сами виноваты.

— Ага, виноваты! — Долматова дернула плечами. — Вошли в дом, стали бить мужа, требовать золото… Виноваты!… Да за такую вину знаете что бывает!…

«Ничего, ничего, — рассуждал Гонтарь сам с собой. — Пар из нее выходит, а женщина она разумная. Я даю ей время обдумать ситуацию, и она ее обдумывает. А муж ей, конечно, тюха достался. Другой бы или тогда, в лесу, промолчал, пли теперь скулить по-щенячьи не стал. Ну да это их дело, разберутся».

Спросив разрешения закурить, Гонтарь продолжал медленное словесное наступление:

— Валюта, я вас хорошо понимаю и еще раз прошу прощения. Но не стоит помнить обиды, они мешают человеческому общению. Даже более того. Конфронтация мешает, очень мешает. А нам нужно искать выход.

— Да при чем тут вы?! — изумилась Долматова. — Я должна выход искать, а не «мы»!

— Нет, Валюша, вы ошибаетесь. Тайна, если ее знают двое, — он обвел глазами безмолвствующих своих парней, — уже не тайна. Вы не сможете отрицать этого доказательства, — он подбросил на ладони «сигареты», — а мы тоже теперь причастны… Гм. Так что н выход будем искать вместе. Предложение такое: паши тридцать процентов с каждого слитка. А у вас никаких забот с поиском покупателей. Ну, и меры безопасности за нами. Об этом мы уже говорили.

«Тебе дай, Битюцкому дай, еще кто-нибудь заявится, — раздумывала Валентина. — Ползавода на вас, паразитов, утащить надо. Да Семен как узнает, прибьет! Ты что, скажет, целую свору в свой дом привела. Только-только от милиции дух перевели, теперь эти… С другой стороны, карты перед Михаилом Борисовичем — чтоб ему в аду на самой горячей сковородке вертеться! — раскрыты, держит он нас с Анатолием и Семеном за самое яблочко. Совсем маленький звоночек в органы… А звоночек этот может Битюцкого и миновать, как еще повернется дело… Третью часть, конечно, жалко, она бы и самим, эта третья часть, не помешала, но где гарантия, что Анатолий не вляпается при продаже «сигарет» и в следующий раз? Да, чего доброго, и похуже. Согласиться, что ли? И в самом деле, на простых грабителей компания эта не похожа. Жулики, конечно, вымогатели, но и дело предлагают…»

— Тридцать процентов — это грабеж среди бела дня, — сказала Валентина. — И откуда я буду знать цену, по которой вы станете сбывать наше золото?

«Ты действительно не будешь знать, — мысленно ответил ей Гонтарь. — Наше дело заполучить тебя с твоими слитками добровольно, а уж там…»

— Вы разве все еще сомневаетесь в нашей порядочности, Валюша? — Гонтарь скорчил обиженную мину. — Свои семьдесят процентов вы будете иметь, контролировать это легко. А ниже тридцати в свою пользу — я не согласен: сбыт — дело не менее рисковое, чем… — он сморщил лоб. — Ну, чем вам, на заводе.

Валентина глянула на Анатолия: ну что сидишь букой? Скажи что-нибудь! Рябченко, одетый в зеленую форменную рубашку, лишь повел плечом — делай как знаешь. Главное, пусть они отсюда убираются поскорее.

— Вот что, Михаил Борисович, — голос Долматовой окреп, заметно ожесточился. — Охотники до наших слитков и другие есть…

— Интересно, — вставил Гонтарь, прищуренные его глаза насторожились.

— Тому отдай третью часть, вам… Жирно будет. Нам самим ничего не остается.