Раздался звонок на перерыв, и тридцать пять ребят выстроились около доски, как резвые жеребята в ожидании побега на свободу. Я осталась стоять у своей парты.

Когда класс опустел, мистер Лиз подошел ко мне.

– Что-нибудь не так, Маргарет? – Его добрые глаза были такого же цвета хаки, как и его помятые брюки с изношенной и потемневшей каймой, достающей до пола.

– Вы уверены, что это моя парта? – спросила я. – Эти вещи, наверное, принадлежат кому-то, они совершенно новые.

– Они приготовлены для тебя, Маргарет. Я хотел сделать тебе приветственный подарок, чтобы ты знала, как я рад, что ты будешь учиться в моем классе. Я позвонил твоей учительнице в школу Святого Иоанна, чтобы узнать о тебе больше, и она рассказала мне, что ты очень любишь писать рассказы. – Он отошел и стал вытирать доску щеткой. – Это твой стол и твои школьные принадлежности, если они тебе нравятся.

Если они мне нравятся? Две совершенно новые тетради для моих рассказов, новые заточенные карандаши и ластик!

– Да, и кстати… – он похлопал щеткой по ноге, как будто пытался потушить огонь, – твоя учительница еще сказала мне, что она с удовольствием работала с тобой, и мне повезло, что ты попала в мой класс.

В ту ночь я сделала первую запись в моей новой тетради. Я написала: « Удовольствие. Мистер Лиз сказал: это удовольствие – работать со мной» . Я сделала эту запись на самой последней странице, так что у меня уже была фраза, к которой нужно стремиться, когда я буду заполнять тетрадь своими историями. Я пообещала себе, что не стану заглядывать на эту последнюю страницу, пока тетрадь не кончится, даже если мы снова переедем. И я не делала этого, потому что каждый раз, как я открывала эту тетрадь, происходила забавная вещь. Независимо от того, на какой странице я писала, я слышала слова мистера Лайза: «Это удовольствие – работать с тобой».

Дорогая Дэб,

с тех пор как я себя помню, я любила магию. Как маленькая девочка, я громче всех охала и ахала, когда иллюзионист вытягивал из глубин своего цилиндра бесконечную ленту ярких шелковых шарфов. Как ему удавалось спрятать так много шарфов в его высокой черной шляпе? Как он мог завязать все эти узлы, когда я наблюдала за ним с такого близкого расстояния? Мне так нравились все эти тайны!

С годами я научилась замечать ловкие движения рук, когда волшебник прятал в ладони красный поролоновый мячик, и не раз мне удавалось отследить, как он кладет золотую монету за свою сильно накрахмаленную манжету. То, что я понимала, как выполняется трюк, льстило моему самолюбию, но также огорчало, потому что исчезала тайна, которая радовала меня, как маленькую девочку.

Благодарю Бога за чудеса! Чудеса необъяснимы, и никто никогда не поймет, как они происходят: кажется, что чудеса в порядке вещей, пока они не противоречат природе, какой мы ее себе представляем. Может быть, поэтому людям трудно верить в то, что они видят, и вместо этого они подвергают сомнению реальность чудес. Только не я. Мне доводилось видеть парившего над родниковым озером, на высоте в десятки метров, орла с его янтарными глазами-бусинками, который падал камнем вниз, чтобы поймать маленького щуренка, плывущего по своим делам в глубине темных вод. Я видела крошечные бутоны крокуса с лавандовыми лепестками, нежными, как ресницы ребенка, пробивающиеся через мокрый, покрытый настом снег. Чудеса.

Возможно, чудеса нужны, чтобы будить в нас ребенка и напоминать, что тайна – это волшебство. Что может быть большим чудом, чем прозревший слепой? Или пять тысяч голодных людей, которые насытились лишь пятью буханками хлеба? Сегодня, когда я читаю рассказы о чудесах Иисуса, я не спрашиваю, как он это сделал, и я не ищу логического объяснения, как в детстве, когда пыталась понять секреты иллюзионистов. Моя вера говорит мне, что Иисус мог делать все это потому, что он Бог. Чудо? Да. Но как сказал Эйнштейн, самое прекрасное, что мы встречаем в жизни, всегда исполнено тайны.

Чудеса – один из способов Бога привлечь наше внимание. Мое ему привлечь удалось. Это чудо, что я здесь.

Два человека пытались убить меня. Первый – моя мать. Когда в восемнадцать лет она поняла, что беременна мной, страх позора для приличной католической девушки был так велик, что единственным вариантом решить эту проблему для нее было броситься вниз с бетонной лестницы, чтобы убить ребенка. Мама сильно пострадала, но мое маленькое сердце продолжало биться. Второй человек, который пытался покончить с моей жизнью, я сама. Двадцать семь лет спустя я была в такой же ситуации, как мама. Различные обстоятельства, но то же чувство, что выбора нет. В дождливый воскресный вечер я решила сбросить свой автомобиль с горного перевала. Я вдавила педаль газа в пол и помчалась вниз, пока не оказалась на открытом участке, где я планировала направить мой маленький фольксваген через ограждение в черную пустоту. Когда я попыталась повернуть руль, у меня ничего не получилось. Рулевое колесо заклинило. Я дергала его обеими руками изо всех сил, но оно не двигалось с места. Я не помню как, но мне удалось направить мой маленький автомобиль к дому.

Чудо. Это слово вызывает в памяти случаи исцеления, спасения. Чудо. Подарки от небес делаются на небесах. Я всегда верила, что бывают большие чудеса и маленькие чудеса. Но я не думаю, что Бог измеряет чудеса. Помогая слепому прозреть или создавая глаза орла, я думаю, каждым чудом Бог обращается к нам. Откройте ваши глаза. Посмотрите на это. Вот она я . Тридцать лет назад в темную дождливую ночь, когда жизнь заставила меня думать, что выбора нет, чудо убедило меня, что выбор есть всегда.

О, Дэб! Как нам повезло, что повсюду случаются чудеса. Спасибо за то, что Вы просите меня верить в Ваше.

Дорогая Дэб,

ближе к вечеру в канун Рождества я обходила дом, комнату за комнатой, как мама собака, которая забыла, что ее щенков разобрали. Майкл и Патрик встречали свое первое Рождество с отцом. Все, кого я знала в Миннесоте, нарядившись в самые лучшие воскресные платья, традиционно отмечали праздник со своими семьями и воодушевленно пели «Радость миру». На мне по-прежнему была розовая фланелевая пижама с котятами, пьющими мартини. Я не снимала фланелевую пижаму уже несколько месяцев.