Н. М. Золотиловой

3 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново

Адреса своего я менять не намерен: рад, что дорвался до места, где можно спокойно сидеть и почти никого не видеть. Понемножку пишу одну штучку (из войны еще), да только именно понемножку; больше страницы в день, как ни бьюсь, а написать не могу. Все равно к октябрьской кн. «О. 3.» поспеет*.

Книг здесь куча: множество французских, немецких и английских; все русские журналы. На журналах 30-х и 40-х годов везде буквы В. В., т. е. Виссарион Белинский: эти книги принадлежали ему. Странно как-то держать в своих руках книгу, которую читал и перелистывал сам Виссарион. Читаю я довольно много, но бестолково. Очень уж хорошо здесь шататься по парку, купаться, ездить верхом. Лето отличное: ни жарко, ни холодно. И ходишь большую часть дня под огромными липами; а какие здесь есть деревья! По 100 и 200 лет! Дуб, посаженный собственными руками Ивана Сергеевича 50 лет тому назад, совсем мальчик перед ними

Мне очень нужно бы с тобою поговорить вот о чем: ты мне должна еще раз рассказать подробную историю твоей бедной докторши, что умерла. Она так занимает мое воображение (слившись почему-то с фигурой Радонежской; слышала ли ты об этой?), что придется писать осенью повестушку. Это самый хороший сюжет, какой только у меня был*.

Н. М. Золотиловой

10 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново

Полонские* такие милые, и большие и малые, что с ними легко живется. С физической стороны тоже хорошо; пишу я довольно аккуратно; только все не могу решить, годно ли куда-нибудь что я пишу? Совсем я не умею оценивать свои вещицы: пока не напечатают, все кажется, что даже и в печать негодно.

Книжка по известиям из Питера понемножку идет. Если в будущем году я выпущу такую же (а я твердо решился сделать это), то мы с тобой разбогатеем…

Н. М. Золотиловой

20 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново

Здесь все по-прежнему; только Яков Петрович уехал Жозефина Антоновна Полонская дама очень милая, и мы с нею большие друзья. Иван Сергеевич пишет сюда через день. Все-таки приедет к зиме в Россию. Просит не опасаться за себя: «проживу, говорит, еще лет двадцать, в течение которых будут знать, что где-то там сидит ненужный старик»*. Бедный!

Когда был Я. П., то у нас составлялась целая академия. Анюта играет; Я. П. пишет масляными красками; Жозефина Антоновна лепит своего сына (она кончила бюст: удивительное сходство!), а я заберусь наверх и царапаю свои «Воспоминания рядового Иванова». Музыка, живопись, скульптура и поэзия! Вот мы какие умные!..

Я. П. Полонскому

11 сентября 1882 г. Спасское-Лутовиново

Вы выразили желание, дорогой Яков Петрович, получить от меня письмо; с удовольствием принимаюсь за него, хотя, собственно говоря, писать почти не о чем. Жили все это время мы вполне благополучно, спокойно и, значит, до крайности однообразно… Производство варений, наливок, смокв, пастил и сушеных грибов достигло в Спасском весьма широких размеров; в последнем из них главная роль принадлежит мне. Всей этой еды наготовлено столько, что даже страшно становится при мысли о том, как это все везти.

После покойного Серого место форшнейдера за столом занял, как и следовало, Барбос, который не лает, но удивительно любезно улыбается и сует морду в колени так, что трудно не уделить ему кусочка. Дети вполне благополучны: девочки от радости (неизвестно какой) пронзительно визжат и в последнее время обнаружили склонность наносить мне всякие обиды и словами и действием, при чем происходит возня и сугубый визг. Боря весел, но как всегда немножко серьезен. Жозефина Антоновна большую часть времени ожидает писем от вас и Ив. Серг., занимается выше упомянутыми производствами и шьет себе удивительный халат на (шелковой) голубой подкладке. Иногда я читаю ей вслух. О себе сказать тоже почти нечего. День — ничего не делаю, если не считать чтения, вечером сажусь немножко пописать. Рассказ мой кончу дня через два-три. Выходит он, кажется мне, плоховат; иногда даже сомневаюсь, годен ли в печать. Жалею, что вы уехали, прочел бы вам и был бы спокойнее. Впрочем, Жозефина Антоновна то, что я ей прочел, слушала, как казалось, с интересом и осталась довольна

Получил письмо от Ивана Сергеевича. Я писал ему, что он напрасно думает о «ненужном старике» и т. п., и выражал надежду, что он принесет еще большую пользу литературе, даже если не будет писать, — принесет ее, став человеком, вокруг которого собралась бы литературная молодежь. Он пишет: «больше всего я досадую на свою болезнь именно за то, что она не дает мне возможности выполнить это»*. Хорошо было бы, если б он приехал, наконец, в Питер…

Е. М. Гаршину

14 сентября 1882 г. Спасское-Лутовиново

Пишу последнюю главку. Плохо, очень плохо вышла у меня эта штучка; серьезно думаю, что М. Е. не возьмет. В эти несколько дней просмотрю, поправлю. Да и последняя главка (бой) не дается. Сижу много, а пишу по страничке в день. А иногда и ничего не выходит. Плохо.

У нас вдруг наступили холода: третьего дня целое утро валил снег и вода в кадках замерзла на дюйм, сегодня 10°-12° тепла. Если бы не эта главка противная, уехал бы сейчас же. Хочется к вам в Питер…

В. А. Фаусеку

18 мая 1883 г. Петербург

Все люди, которых я знал, разделяются (между прочими делениями, которых, конечно, множество: умные и дураки, Гамлеты и Дон-Кихоты, лентяи и деятельные и проч.) на два разряда, или вернее, распределяются между двумя крайностями: одни обладают хорошим, так сказать, самочувствием, а другие — скверным. Один живет и наслаждается всякими ощущениями: ест он — радуется, на небо смотрит — радуется. Даже низшие физиологические отправления совершает с видимым удовольствием. Словом, для такого человека самый процесс жизни — удовольствие, самое сознание жизни — счастие. Вот как Платоша Каратаев. Так уж он устроен, и я не верю ни Толстому, ни кому, что такое свойство Платоши зависит от миросозерцания, а не от устройства. Другие же совсем напротив: озолоти его, он все брюзжит; все ему скверно, успех в жизни не доставляет никакого удовольствия, даже если он вполне налицо. Просто человек неспособен чувствовать удовольствия, — неспособен, да и все тут. Отчего? — конечно, не я вам это скажу: когда Бернары найдут хвостики самих хвостиков нервов и все поймут и опишут, тогда сейчас и объяснят. Посмотрят под микроскопом и скажут: ну, брат, живи, потому что если тебя даже каждый день сечь станут, то и тогда ты будешь доволен и будешь чувствовать себя великолепно. А другому скажут: плохо твое дело, никогда ты не будешь доволен; лучше заблаговременно помирай. И такой человек помрет