Перл Верикер присмотрела нам дом в нескольких милях от города. «Он вам подойдет», написала она твердой рукой. Слово «подойдет» было жирно подчеркнуто. В выходные, пока Уилл был занят на своем приеме, мы с отцом поехали посмотреть его. Мы проехали по узкой дороге между двумя распаханными полями и свернули к мрачноватому дому из красного кирпича, построенному в стиле викторианской готики с парой пристроек около кухни.

Он был пуст. Войдя в парадную дверь, я почувствовала, что сюда давно не впускали свежий воздух.

— Посмотри на это с другой стороны, — предложил отец. — Это крыша над головой.

Комнаты наверху были уютнее, бледное зимнее солнце отражалось в больших окнах. Из главной спальни открывался вид на поле. Черная и серая почва, таблички с надписью «Вход запрещен» по периметру, в северной части поля несколько буков, ощетинившихся голыми ветвями.

Отец потянул ручку и открыл окно. Поток свежего воздуха с морозным запахом вторгся в душный холод.

— Фанни… — сказал он.

Я чувствовала, что сейчас произойдет. Я смотрела на свои руки, они были слегка опухшими. Пояс впивался в тело, брюки тесно облегали бедра. Даже мои плечи увеличились. Беременность не подчинялась моей воле, тело отказывалось выполнять приказы, что озадачивало и сердило меня. Бобовое зернышко, оккупировавшее мое тело, не церемонилось со мной.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Тебе нужен постоянный работник в бизнесе. Я не очень хорошо себя чувствую в последнее время.

— Ты сможешь вернуться, — быстро сказал он. — После рождения ребенка.

Я посмотрела на унылое поле.

— Забавно, как все меняется, папа. — ради бобового зернышка, которое скоро вырастет до размеров мамонта.

Отец внимательно наблюдал за мной. Я чувствовала себя ребенком, которого уговаривают идти к стоматологу — потерпеть полчасика, и все будет в порядке.

— Я вернусь, — сказала я. — Обещаю. Все будет в порядке, я справлюсь. — его взгляд стал скептическим. — Папа, даже не думай, что я откажусь от работы на полную ставку. Уилл этого и не требует от меня.

— Да, — произнес он, и я услышала в его голосе неуверенность и даже предательство.

Позже, ближе к вечеру я привезла Уилла посмотреть дом. Сумерки смягчили резкий цвет его стен, а нижние комнаты казались приветливее в электрическом свете.

Уилл пришел в восторг от дома. Он похвалил размеры спален и вид на поля. Внизу предстояло много работы, но его радовала даже перспектива ремонта.

— Я смогу устроить новые полки в кабинете, — сказал он. — И переложить полы. Мне нравится работать руками.

Его энергия и энтузиазм были заразительны, и для меня было немалым облегчением узнать, что мы можем позволить себе купить большой дом и строить планы. Я стояла посреди будущей кухни и смотрела через нелепое готическое окно на дальние буки. Черные силуэты на фоне серого неба. Я сказала себе, что деревня лучшее место для того, чтобы растить детей, и почувствовала удивительное умиротворение.

Мы рано закончили ужин; мне было велено сидеть на месте, пока Мэг, Хлоя и отец убирали и мыли посуду.

Зазвонил телефон. Это был Рауль.

— Фанни, я так давно тебя не слышал, — сказал он.

— Я подумала то же самое. Как дела? Как Тереза и дети?

— Дела могли бы быть и получше. Французский рынок не процветает.

Из бухгалтерии моего отца я прекрасно знала, что французские поставщики держатся более, чем независимо.

— Неужели? — поддразнила его я.

— Люди пьют все больше вина из Нового Света. Скоро мне придется подыскивать себе другую работу.

Но как бы ни обернулись дела, Вильневы хорошо подстраховались на черный день, а Рауль никогда не сдавался. Ткни его ножом, и из его жил польется P'etrus или Ch^ateau Longueville.

Мы проговорили полчаса или около того: приятная, доверительная беседа, аккуратно обтекающая все призраки прошлого.

В конце концов, Рауль сказал:

— Альфредо сообщил, что теперь, когда Хлоя выросла, ты собираешься вплотную заняться бизнесом. Действительно, Фанни, это исключительно приятная новость.