Шрифт:
Так степняки поступали всегда - пускались в притворное бегство, чтобы потом стремительно развернуться, зайти преследователям в спину и разгромить врага. Сейчас все шло к тому - дружинники устремились в погоню - в западню. И слишком поздно поняли, что попались - когда кипчаки возникли у них за плечами. Часть дружинников погибла прежде, чем поняла, что происходит, но довершить разгром поганым не удалось. У них самих за спиной вдруг грянул боевой клич урусов - и степняки, бросая оружие, кинулись врассыпную.
Погоня продолжалась до темноты. Только ночной мрак помог остаткам орды скрыться в полях и рощах. Поглаживая взмыленных коней, дружинники возвращались к стану, где опять горели костры - но уже зажженные русскими руками.
Старый Ян Вышатич, как и подобает воеводе, первым начал бой, но, когда началась сеча, почувствовал, что слабеет. Руки его дрожали, сердце не слушалось, и, когда какой-то половец занес над ним саблю, он еле успел подставить щит. Тяжелый удар заставил его пошатнуться, и, если бы не отроки, вовремя окружившие старого боярина и вынесшие его из боя, Ян Вышатич упал бы с седла и кончил свою жизнь под копытами коней.
Сейчас старый воевода полулежал в ханском шатре, обложенный подушками, а в стане распоряжался Иванок Козарин. Ему и доставалась вся честь, и Ян Вышатич грустно улыбался, чувствуя, что его время прошло и настала пора молодых.
Когда началась битва, избиваемую пленницу забыли на земле у шатра. Девушка сумела кое-как подняться и откатиться в сторону, чтобы ее не затоптали конями. Испуганным дрожащим зверьком она забилась в уголок и просидела там, скорчившись и закрыв глаза, пока не стих шум сечи. Потом рядом опять послышался конский топот и голоса. Зазвучала русская речь…
– Эге, кто это тут?
– послышался веселый голос.
– Никак, дивчина?
Девушка вздрогнула, несмело открыла глаза. Над нею стояли дружинники.
– Ты чья?
– спросил один.
– Н-наша, - шепотом ответила девушка.
– Наша, родные!
И зарыдала.
Дружинники выволокли ее из закутка, развязали и, поддерживая под руки, повели к костру.
Обратно ворочались не сразу - преследуя удравших половцев, сперва дошли до самой границы, до порушенных и пожженых погаными крепостей-застав, проверили, не остались ли степняки на Руси, и только после этого поворотили к Киеву. В этом походе дружину вел Иванок Козарин - старый Ян Вышатич на другой день после битвы занемог и со своими отроками отъехал домой.
В Киев Иванок вернулся солнечным летним днем и чуть ли не у самых ворот узнал, что старый воевода Ян Вышатич скончался, едва добравшись до родного дома.
Глава 30
Для хана Боняка этот выход к Зареческу был не самым главным. Великий хан подунайских половцев давно мечтал о большом выходе на Русь. Но лучшие его батыры гибли в сечах, а могущественных союзников одного за другим забирал к себе Тенгри-хан. Пал в бою могучий Тугоркан, убит молодой Алтунопа, разгромлена орда Урусобы, а мелких ханов разве поднимешь? Они стали бояться Руси и боятся присоединиться к Боняку, опасаясь повторить судьбу Урусобы. Иные вовсе стали настолько трусливы, что ссылаются на заключенный с Русью мир. Так откололись от Тугоркановичей два хана Аепы, кочуют по степи, треплют помаленьку Олешье и вятичей.
Оставался один Шарукан, тихо стареющий на Дону. Донские кипчаки были богаты. Они не лезли на Русь, а грабили ее окраины, аланов, ясов и касогов. В самом Шарукане жило довольно много урусов - большинство из них были вольными, занимались ремеслом и орали пашню. Знатные половцы жили там в удобных домах, а вольные кипчаки селились в шатрах и кибитках за охранным валом.
Боняк сам себя называл волком и недолюбливал сытую жизнь, которую вели Шаруканиды, но старый донской хан оставался последним сильным владыкой. Пришлось искать союза с ним.
Половину зимы и почти всю весну просидели в Шарукане послы Боняка, склоняя старого хана к выходу на Русь. Шарукан похода не одобрял, но его родичи обрадовались предложению сразу, так что большая часть времени была потрачена на то, чтобы уломать старого лиса. В начале лета Шарукан уступил нажиму родичей и послов.
Табун коней, слившихся в единое целое, вынесся из-за холма, промчался мимо и, как многоглавый, многоногий невиданный зверь, развернулся всей вороно-рыже-серо-гнедой массой, останавливаясь перед курганом, охраняемый табунщиками. Десять всадников, ожидавшие на кургане, следили за конями внимательным цепким взглядом. Кони были хороши, крепки и высоконоги - не чета маленьким степным лошадкам.
Скорчившись в седле, хан Боняк хищным взглядом выхватывал из табуна отдельных коней, любуясь их статями. Потом повернул к своим спутникам довольно оскаленное лицо:
– Хороши, великий хан?
Старый Шарукан грузно сидел в седле. К старости он растолстел, обрюзг и сейчас прикрывал тусклые глаза морщинистыми веками. Старик грезил о робких ласках молодых рабынь-горянок. Его холодеющую кровь уже мало трогал бег полудиких коней. Но за спиной были сыновья, братья Боняка Тааз и Сугра, несколько молодших ханов. Если он покажет перед ними свою слабость - больше не быть ему великим ханом. И Шарукан выпрямился, открывая глаза.