– Нет, – отрезал Пол.

– Лжец. Она не может не быть симпатичной, иначе ты не покраснел бы, как радиоактивный корень ревеня. Я ведь с самого начала говорила, бежать можешь сколько хочешь, но спрятаться негде. Раньше или позже появится стрела с твоим именем.

Пол поглядел на Дженни и на сидящего рядом с ней Дункана, молчавшего, но явно одобряющего это прискорбное нарушение хорошего тона, и подумал: «Неужели настанет день, когда я тоже стану таким?» Двое из Двух, ячейка универсальной матрицы ноль-один, без следа ассимилированная в двуручную сущность, одержимая желанием заразить весь мир собственной извращенной версией бесконечного счастья? Он тихонько вздохнул. «Вполне вероятно, мне это понравится».

– Софи, – устало ответил он. – Она второй младший клерк, живет с родителями где-то в Уимблдоне, только что порвала со своим парнем, а со мной обращается как с чем-то, на что она наступила темной ночью.

– Ну а как еще? – логично заметил Дункан.

– Чепуха, – небрежно бросила Дженни. – Если она все утро сидит с тобой в одной комнате, а потом еще и идет с тобой на ленч, то совершенно очевидно, что тут не все чисто. Задирание носа – это только для виду. Древнейшая женская тактика, поверь мне на слово.

Пол покачал головой.

– Прощу прощения, но, по-видимому, в альтернативной вселенной господ «Миллса и Буна» [6] , в которой вы обитаете, мысль о том, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями...

– Ага, друзьями, – радостно загугукала Дженни, как юрист-вампир, – а минуту назад она видеть тебя не могла.

Это начинало действовать Полу на нервы. К несчастью, Дженни явно почуяла запах крови, поэтому сменить тему не удастся, во всяком случае, пока она не услышит желаемого.

– Ну ладно, твоя взяла. Она действительно мне очень нравится. Если уж на то пошло, только из-за нее я и не бросаю эту контору.

– Вот это больше похоже на правду, – насмешливо ухмыльнулся Дункан. – Тебе просто не нравится в поте лица зарабатывать свой хлеб.

Хотя бы перемена темы.

– Верно, – признался Пол. – Но, правду сказать, вся Фирма у нас странная, как тараканьи танцы.

Дункан покачал головой:

– Добро пожаловать в реальность. Тараканьи танцы – синоним любого офиса. Со временем ты привыкнешь, и делу конец.

Пол на несколько секунд всерьез задумался, не выложить ли всю правду, начиная с дурацких вопросов на собеседовании, борозд от когтей, мечей в камне, Гилберта и Салливана, красного глаза, жутковатых предметов в хранилище и исчезающего степлера и заканчивая смертельным испугом мистера Тэннера, когда он пришел на пять минут раньше, да еще лекцией профессора Ваншпее и его фотографией. Но они все равно ему не поверят. Или – что еще хуже – поверят, а в таком случае есть громадный риск, что он и сам в конце концов поверит.

– Да, папочка, – пробормотал он. – Во всяком случае, они мне платят. То же на всех?

Сам он едва притронулся к своему пиву, которое на вкус было, как вымоченные в керосине тухлые яйца, но их кружки опустели.

– Мне «венткастер», – сказал Дункан, а Дженни сморщила носик и сказала, что попробует «кросс марстон».

По дороге от стойки, держа в каждой руке по пинте пива и балансируя между большими пальцами полпинтой лимонадного шанди, Пол размышлял над своим решением. В конце концов чудесно было бы хоть с кем-нибудь поделиться, ведь он целый месяц пытался справиться с этим один. И может, есть маленькая вероятность, что они над ним посмеются, обзовут недотепой и взаправду объяснят (ведь они же взрослые, Большие Люди, которые Знают Мир, и смогут предложить чудовищно очевидное объяснение, известное всем во вселенной, кроме него). В крайнем случае они скажут, что он с дуба рухнул и все себе навоображал, – он на собственной шкуре испытал, что Дункан и Дженни, когда захотят бывают весьма убедительны. Хорошо бы поверить, что это все его воображение!

Да, но почему-то он промолчал.

– Вот это «венткастер», – только сказал он, раздавая кружки. – Как насчет пульки?

Они два часа играли в преферанс, Дункан выиграл один заход, а Дженни все остальные. И даже несмотря на то, что Дженни не смогла удержаться и не сказать, что Пол, по всей видимости, влюблен, ведь только тот, у кого мозги съехали от любовного вздора, может объявлять тройку при такой груде дерьма, и несмотря на то, что Дункан и Дженни то и дело в критические моменты отвлекались, чтобы потереться носами и поцеловать друг друга в бровь или в глаз, так чудесно было снова заниматься чем-то нормальным, например играть в карты в пабе со старым другом (или со старым другом и его повелительницей, что почти одно и то же). Три половинки и пинта лимонадного шанди тоже, конечно, сделали свое, хотя голос разума нашептывал, что завтра в семь утра об этом пункте вечерней программы он пожалеет. Более того, он не мог не заметить легкой перемены в друзьях, будто его статус немного, но вырос: из бедного смешного Пола, у которого до сих пор нет ни работы, ни девушки, он возвысился до младшего подмастерья в великом «Жизнь, Инк»; да, до них ему, как до звезды, но он теперь – член той же партии, «один из нас», а не бездомный беженец из детства.

Но.

Но пока они играли в карты и позже, когда объедались жирной треской в кляре на набережной Виктории, и еще позже, когда Пол, подавленный от переедания, трясся в ночном автобусе, ему пришло в голову, что он в чем-то ошибся, и после короткого, но убийственно честного самоанализа, он наконец сообразил, в чем именно.

В том, что он влюблен, нет никаких сомнений. И этот вывод только подтверждало странное, но слишком знакомое чувство, похожее на похмелье или на острый приступ тошноты в машине, которое он испытывал всякий раз, когда видел Софи. Потом он сравнил два мысленных образа: вечер, который он только что провел, и воображаемый вечер с Софи, состоящий сплошь из неловких пауз, минных полей и бездонных ледяных пещер. А потом задал себе ужасающий вопрос: «И что же ты в ней нашел?»