Горацию, окруженному теперь несметными сокровищами, вопрос о сладком мясе показался нелепым, переход к нему был слишком резок.

–  Я не могу теперь заниматься этим, г-жа Рапкин, - сказал он, - мы решим это завтра. Я слишком занят.

–  Я думаю, большая часть этих вещей будет отправлена назад, если они присланы только для осмотра?

Если бы он только знал, куда и как отослать их!

–  Не… знаю, - сказал он, - возможно, что я их оставлю.

–  Ну, уж купите ли, нет ли, ну а я так не взяла бы их и в подарок, потому что они так грязны и вонючи. Кому они нужны? Да и двинуться тут нельзя: все завалили. Скажу-ка я Рапкнну, чтоб стащил их на чердак, прочь с дороги.

–  Нет, - сказал Гораций резко, больше всего боясь, как бы Рапкин не открыл истинную сущность его сокровищ.
– Не трогайте их, ни вы, ни он. Оставьте все так, как есть, понимаете?

–  Как вам угодно, г. Вентимор; только, если их нельзя трогать, то не знаю, как вы посадите своих друзей за обед завтра. Вот и все.

В самом деле, принимая в соображение, что стол, каждый пригодный стул и даже пол были завалены драгоценностями и что Гораций сам едва протискивался между воротами, следовало признать, что гостям будет тесновато.

–  Как-нибудь устроюсь, - сказал он с оптимизмом, от которого был очень далек.
– Что-нибудь придумаю, предоставьте это мне.

Уходя в контору, он принял все предосторожности, чтобы пресечь любопытные поползновения хозяйки, он запер гостиную, ключ унес с собой; однако в то утро дело у него пошло уже совсем иначе, чем прежде, когда он с легким сердцем и полный надежд сидел за чертежным столом на Большой Монастырской. Теперь он не мог сосредоточиться: и пыл, и вдохновение покинули его. В припадке раздражения он отшвырнул циркули и оттолкнул от себя блюдца с акварельными красками и китайской тушью.

–  Толку не будет!
– воскликнул он громко.
– Я чувствую себя сегодня совершенным болваном. Я не в состоянии прилично начертить и собачьей конуры!

При последних словах он ясно почувствовал чье-то присутствие в комнате и, оглянувшись, увидел джинна Факраша. Тот улыбался ему ласковее прежнего, спокойно ожидая теплого привета благодарности, так что Гораций несколько устыдился своей неспособности отнестись к нему именно так.

«Он положительно добрый старик, - подумал он с упреком самому себе.
– Он хочет мне добра, а с моей стороны свинство - так мало радоваться свиданию с ним. И все-таки черт бы взял все это! Я не согласен, чтобы он, точно кролик, вскакивал ко мне в контору, как только вздумает».

–  Мир тебе!
– сказал Факраш.
– Умерь смущение твоего сердца и поделись со мной твоей печалью.

–  О, ничего особенного, благодарю вас, - сказал Гораций, чувствуя себя окончательно смущенным.
– Я стал на мертвую точку в работе, и это раздосадовало меня немного, вот и все.

–  Так, значит, ты еще не получил даров, которые я приказал сложить в твоем жилище?

–  Ах, конечно, получил!
– ответил Гораций.
– И я… я прямо не знаю, как благодарить вас за них.

–  Несколько пустячных подарков, - ответил джинн, - никак не соответствующих твоему достоинству… Но пока я ничего лучшего не мог дать тебе.

–  Почтеннейший, они просто подавляют меня своим великолепием! Они неоценимы и… и я не представляю себе, что я буду делать с таким избытком.

–  Избыток хороших вещей - это хорошо, - был поучительный ответ джинна.

–  Только не в данном случае. Я… я вполне ценю вашу доброту и щедрость, но, право, как я уже вам говорил, я не могу принять такой награды.

Факраш слегка нахмурил брови.

–  Как же ты говоришь, что не можешь, когда эти вещи уже в твоем владении?

–  Я знаю, - сказал Гораций.
– Но… вы не обидитесь, если я буду говорить совершенно откровенно?

–  Разве ты для меня не то же, что сын, и могу ли я гневаться на слова твои?

–  Хорошо, - сказал Гораций, загораясь надеждой.
– Итак, по чести, я очень бы хотел… если только вы ничего не имеете против… чтобы все вы это взяли назад.

–  Что? Не просишь ли ты, чтобы я, Факраш-эль-Аамаш, согласился взять обратно дары мои? Не значит ли это, что они имеют столь малую цену в твоих глазах?

–  Они слишком драгоценны. Если бы я взял подобное вознаграждение за… за совсем простую услугу, я бы перестал себя уважать.

–  Так умный человек не рассуждает, - холодно сказал джинн.

–  Если вы считаете меня дураком, я тут ничего не могу сделать. Во всяком случае, я - не неблагодарный дурак. Но я чувствую совершенно ясно, что не могу оставлять у себя ваших подарков.

–  Значит, ты хочешь, чтобы я нарушил мою клятву вознаградить тебя по заслугам за твое доброе дело?

–  Но вы ведь уже наградили меня, - сказал Гораций, - тем, что заставили богатого купца пригласить меня строить ему жилище. И… простите мою откровенность, если вы действительно хотите мне счастья (в чем я уверен), вы избавите меня от этих драгоценностей и товаров, потому что, говоря искренне, они не сделают меня счастливым. Наоборот, они причиняют мне крайние неудобства.