–  Твое жилище не будет ими завалено ни на час дольше, - сказал джинн.
– О рассудительный человек, для которого богатство не имеет значения! Узнай, что я никогда не встречал смертного, который бы мне так нравился, как ты. Больше того: будь уверен, что такое величие души, как твое, не останется без воздаяния.

–  Сколько раз должен я вам говорить, - сказал Гораций, вспыхивая от нетерпения, - что я уже более чем вознагражден? Ну, мой добрый, благородный, старый друг, - прибавил он с чувством, которое было не вполне притворным, - пришло время нам расстаться… навсегда. Позвольте мне думать, что вы вновь посещаете милые вам места, проникаете в уголки земного шара (ибо знаете вы это или нет, но земля наша есть шар), до сих пор еще вам неизвестные, отдыхаете умом в странствиях и в изучении рода человеческого и никогда, никогда, ни на минуту не теряете из вида свою главную цель: свидание и примирение с Сулейманом (мир ему!). Вот величайшее, единственное благо, которое вы можете мне дать. Прощайте же и счастливого пути!

–  Пусть Аллах никогда не лишит твоих друзей твоего присутствия, - ответил в свою очередь джинн, который был явно тронут этой речью, - ибо воистину ты - наилучший из юношей!

И, отступив назад, в камин, он исчез в одно мгновение.

Вентимор упал в свое кресло со вздохом облегчения. Он уже начинал бояться, что джинн никогда не уберется, но вот его нет… и слава Богу!

Ему было немного стыдно за свою радость: ведь Факраш был, по-своему, очень добрый старик, только он всегда все делал через меру, просто у него не было чувства меры. «Ведь если бы, - думал Гораций, - кто-нибудь выразил желание иметь канарейку в клетке, то такой старый джинн принес бы ему целые стаи грифов в клетке, вдесятеро большей, чем «Хрустальный Дворец». Все-таки теперь-то он понял, что ничего я не могу от него брать, и не обиделся, так что все устроилось. Теперь я могу сесть за дело и кончить эти планы в мире и спокойствии.

Не успел он начать, как услыхал в соседней комнате шаги, которые возвестили ему, что Бивор наконец вернулся. Его ждали домой день или два том, назад, и хорошо, что он случайно запоздал, так думал Вентимор, входя к нему, чтобы рассказать о неожиданном счастливом событии, которое с ним произошло с тех пор, как они не виделись. Не нужно и говорить, что, рассказывая, он воздержался от всякого упоминания о медном кувшине или о джинне, как о несущественных подробностях.

Поздравления Бивора стали очень сердечными, как только он понял, что это не шутка.

–  Ну, друже, - сказал он, - я так рад! Знаете, в самом деле рад. Подумать только, как вам сразу повезло! И вы даже не знаете, от кого этот Вакербас услыхал о вас… Просто случайно увидел карточку на двери и вошел, я думаю. Я так полагаю, что не будь я случайно в отлучке… и ради каких-то жалких двухтысячных домишек… Ах, я не завидую вашей удаче, хотя уж, право… А этого стоило подождать: вы скоро затмите меня совершенно, если только не изгадите дела… То есть я хочу сказать, товарищ, если вы не станете предлагать вашему купчине готический замок, когда ему хочется Коринфского портика и кучи зеркальных окон. Вот какой вам грозит подводный камень. Нечего обижаться на меня за маленькое предостережение!

–  Нисколько, - сказал Вентимор, - только я не стану предлагать ни готического замка, ни зеркальных окошек. Смею думать, что он будет доволен моим проектом.

–  Будем надеяться, - сказал Бивор.
– Если вам встретится какое-либо затруднение, - прибавил он с оттенком покровительства, - так приходите ко мне.

–  Благодарю вас, - сказал Гораций, - я так и сделаю. Но пока подвигаюсь немного.

–  Мне все-таки хотелось бы взглянуть, что вы там сделали. Я мог бы дать вам то или иное маленькое указание.

–  Это очень-очень мило, только лучше не смотрите, пока не кончу, - сказал Гораций. Он был уверен, что не найдет сочувствия своим идеям и, только что пережив припадок разочарования в своей работе, желал уклониться это всякой критики.

–  Ах, как угодно!
– сказал Бивор несколько жестко.
– Вы всегда были упрямы. У меня уже есть известная опытность, знаете, в моем простеньком, непритязательном роде, и я думал, что мог бы избавить вас от кое-каких ошибок. Но если вы полагаете, что лучше справитесь один… только смотрите не застряньте на одном из ваших архитектурных коньков - вот и все!

–  Хорошо, приятель, я взнуздаю своего конька, - сказал Гораций со смехом, возвращаясь к себе в кабинет, где он сразу почувствовал, что к нему вернулись прежняя уверенность и наслаждение работой, и к концу дня он уже так много сделал, что его наброски были почти готовы для просмотра заказчиком.

Но еще лучше было то, что когда он в тот вечер зашел домой, чтобы переодеться и идти в Кенсингтон, то оказалось, что восхитительный Факраш уже сдержал обещание: все ящики, мешки и тюки были унесены прочь.

–  Верблюды вернулись назад за вещами, сударь, сегодня после обеда, - сказала г-жа Рапкнн, - и сначала меня смутили: ведь я была уверена, что вы заперли дверь и взяли ключ с собой. Но я, должно быть, ошиблась… По крайней мере, эти арапы как-то вошли. Я надеюсь, вы так и хотели, чтобы все было взято назад?

–  Да, - сказал Гораций.
– Я виделся сегодня утром с… с тем, кто мне их прислал, и сказал ему, что там нет ничего такого, что мне хотелось бы оставить.

–  Но каково бесстыдство - прислать вам кучу такого хлама, да еще на верблюдах!
– заявила г-жа Рапкин.
– Уж и не знаю, что теперь стали делать ради рекламы! Наглость это, по-моему, - вот что!