Это был не просто подъезд – это было прибежище для всех путешествующих по зимней Москве. Огромный вестибюль, справа три горячие батареи, слева на стене шесть телефонов-автоматов.

Подсчитав наши скромные финансовые ресурсы, мы решили, что надо напроситься в гости к какой-нибудь знакомой барышне, так как на пару бутылок сухого молдавского у нас вполне хватало.

Светлая идея эта озарила самого старшего из нас – студента Института востоковедения Рому Белоусова, ныне прекрасного писателя, автора изящных исторических романов.

Мы достали записные книжки, честно разделили гривенники и оседлали три автомата.

С грохотом распахнулась дверь, холодный ветер бросил в наше убежище снежный заряд, и в подъезд ввалился круглолицый курносый парень в сером бобриковом пальто и странной, похожей на кубанку, шапке с опущенными наушниками.

– Старичок! – с порога закричал он и двинулся к Роме.

– Знакомьтесь, ребята, это Юлик Ляндрес из нашего института.

Мы познакомились. Юлик немедленно выяснил наши планы, одобрил их, но внес некоторые коррективы. Он немедленно вошел в долю всеми своими сбережениями, и, сложив деньги в общак, мы поняли, что вполне можем посидеть в «Коктейль-холле» в тепле и уюте, послушать музыку и выпить по паре вишневых пуншей.

Окрыленные новой идеей, мы мужественно двинулись против ветра на Бродвей, ориентируясь, как на маяк, на огромный трехцветный бокал, горящий синим, желтым и рубиновым огнем над входом в заветный дворец.

Тем вечером, за неделю до Нового года, мы подружились с Юликом Ляндресом. Он стал ходить к нам на тренировки. Учился драться обстоятельно и азартно. Из него мог бы получиться хороший боксер: был у него «кураж», как любят говорить цирковые, а это в спорте – главное, но он не хотел режимить, держать вес, бросить курить.

Мы всей нашей компанией шлялись по Бродвею, «клеили» девочек, сидели в «Коктейль-холле», бегали на танцы в «Шестигранник», прорывались на «ночники» в Дом журналиста или Дом ученых. И, конечно, запойно читали книги, которые издавали у нас в 20-30-е годы.

Нас с Юликом объединяла молодость и общая судьба, мы оба были детьми «врагов». Он постоянно боролся, чтобы остаться в институте; меня в институт, куда мне хотелось попасть, просто не принимали, а поступать в пищевой или пушной я и сам не хотел, поэтому поступал в разные военные училища, пока меня не отчисляли без объяснения причин.

Однажды Юлик прибежал ко мне.

– Слушай, давай украдем Ленку.

– Давай, – немедленно согласился я.

– Понимаешь, за ней один чувак начал ухаживать, такой, в порядке чувак. Папа – замминистра. У него сегодня день рождения, и они всей кодлой поехали на дачу в Раздоры.

Этот дачный поселок был мне знаком до слез, и я даже представлял, где находится дача, с которой мы должны были умыкнуть невесту. Но для проведения столь сложной операции необходим был транспорт.

И мы отправились к моему дружку Витьке Могису, по дворовой кликухе «Витя Велосипедный». Получил он ее за то, что вместо того, чтобы гонять с нами мяч на пустыре, притаскивал к себе в сарай найденный на помойке велосипедный хлам, приводил его в порядок и собирал вполне сносные велосипеды. Потом на смену им пришли мотоциклы, которые после войны были почти во всех московских дворах.

Витю мы застали за любимым занятием: он мыл в солярке останки мотоцикла.

Я коротко изложил ему нашу просьбу и причину, побудившую обратиться к нему. Могис внимательно посмотрел на нас. Потом спросил меня:

– Права с тобой?

Я кивнул. Права на вождение мотоцикла у меня были юношеские, полученные когда-то в знаменитом КЮА (Клубе юных автомобилистов), в свое время было такое поветрие в отечественной педагогике, сродни укрепившемуся через десять лет движению за овладение школьниками рабочими профессиями.

– Ладно, – сказал Могис, – бери «цундап».

Он выкатил из глубин сарая здоровый мотоцикл с коляской, выкрашенный в ядовитый зеленый цвет. Я сел в седло и сделал пару кругов по двору. Мотоцикл был допотопный, с ручкой переключения скоростей, но все работало нормально, только больно уж грохотал двигатель.

До Раздор мы добрались быстро. Поселок этот был мне, как я уже говорил, хорошо знаком, поэтому дачу, на которой справляли день рождения чувака, мы отыскали быстро.

Когда я заглушил двигатель, стала слышна музыка, доносившаяся из-за забора. Забор был сделан из штакетника, и мы в щель могли спокойно любоваться на чужие радости.

– Так, старичок, – сказал Юлик, – давай откатим аппарат чуть подальше. Ты садись в седло, заводи и жди.

– А ты?

– Я? – засмеялся Юлик. – Сейчас увидишь.

Он вошел в калитку, нарвал с клумбы рядом с забором цветов и пошел к дому, как важный, но запоздавший гость.

Все случилось минут через десять. За забором послышались крики, топот ног, калитка распахнулась и на просеку выскочил Юлик, тянущий за руку хохочущую Ленку. Он буквально бросил ее в коляску, прыгнул сзади меня и заорал: