«Смеюнчиков», Крученых — автор бесчисленных поэм и петербургский эгофутурист

Василиск Гнедов.

Эта страсть к словотворчеству заметна и у Игоря Северянина, который стремится

282

«популярить изыски» и жалуется, что живет в стране, «где четверть века центрит Над

сон».

* Но у бездарных эгофутуристов словотворчество превращается в какой-то бред, в

какую-то отвратительную тарабарщину и неразбериху. Они точно стараются

перещеголять друг друга нелепостями и словесными выкрутасами. От «сочетанья

слов» они перешли к сочетанию букв, от музыки к какофонии.

Бобэоби пелись губы Вээоми пелись взоры Пиээо — пелись брови Лиээй — пелся

облик, —

распевает диким голосом Велимир Хлебников в «Пощечине общественному вкусу».

Го О снег Кайд М р Батульба, —

откликается в «Союзе молодежи» Крученых; *

* Среди каракулек и гиероглифов московских эгофутуристов выделялись некоторые

произведения Елены Гуро, ныне умершей, у нее попадаются искренние вещи, полные

интимных переживаний.

Козой вы мной молочки Даровали козяям луга.

Луга-га!

Луга-га! —

прыгает по-козьему петербургский Василиск Гнедов в своем сборнике «Гостинец

сантиментам».

...Каждый новый сборник — шаг вперед в смысле достижения идеала нелепицы.

Недавно вышла книжечка Василиска Гнедова «Смерть искусству». Это — шедевр

«обнаглевшей бездари».

В сборнике 15 поэм:

Поэма 1. Пепелье Душу.

Поэма конца (15).

За этим заглавием — ничего.

Теперь разверните и прочтите, что пишет редактор издательства «Петербургский

глашатай» Иван Игнатьев в своем предисловии к гие- роглифам Гнедова по поводу

пустого места:

Нарочито ускоряя будущие возможности, некоторые передунгики вашей литературы

торопились свести предложенья к словам, слогам, и даже буквам.

— Дальше нас идти нельзя,— говорили они.

А оказалось льзя.

В последней поэме этой книги Василиск Гнедов ничем говорит: целое что.

Думается нам, следующий «опус» Хлебникова будет заключаться в чистой

странице. Там даже не будет стоять: Поэма конца (15). Просто будет пусто — хоть

шаром покати, и эта честная и откровенная пустота будет последним словом

эгофутуристов. Последующим «передунчи- кам» нечего будет делать, и они почиют от

всех дел своих.

Бывают эпохи, когда заимствуются целые сферы новых идей, а с ними целые

разряды новых слов; такие эпохи уже не раз переживала Россия, когда приходилось у

Западной Европы, у передовых стран брать уже готовые слова для обозначения

соответствующих понятий. Иногда писатели обращались к богатейшим запасам

народного языка и создавали новые слова по аналогии, но и в обычное время нередко

слова новые рождаются у писателя вместе с мыслями, как счастливое вдохновение.

Чтобы какое-нибудь новое слово пошло в ход, оно должно быть по своему составу

совершенно просто, естественно, непринужденно.

Каждое новое слово связано неразрывными узами с языком народа, и если стиль это

— человек, то язык — это народ. Существа — делающие орудия, существа —

общежительные создали слово как средство общения.

283

Словом, говорит Потебня, человек превосходит прочих животных, потому что

делает возможным общение мысли, связывает людей в общество. Совокупными

условиями многих создается и развивается язык.

Теперь приглядитесь к каракулькам футуристов, возвестивших о своей ненависти к

существующему до них языку. Их язык это — средство разобщения.

И здесь они подбирают декадентский хлам и возвращаются к «звонкозвучной

тишине», влюбляются снова в «чуждый чарам черный чёлн». Ради музыки они

жертвуют смыслом. Хотя их музыка могла бы удовлетворить только персидского шаха.

Их новые слова родятся при полном отсутствии каких бы то ни было идей и

мыслей, из одичанья, ужасающего каждого, кто любит литературу. Это — комариное