...Оккупанты, потеряв надежду сбросить в море десант, срывали злобу на мирном населении. По указанию гестапо бандитская организация ВИКДО уже открыто грабила город. Связные доносили Островерхову: на улице Грибоедова какой-то немец устроил охоту на случайно уцелевшую курицу. Подобравшись незаметно к осторожной хохлатке, солдат выстрелил в нее из автомата и, схватив убитую птицу, победно зашагал дальше. Но на звук его выстрела прибежали патрульные и с криком "Партизан! Партизан!" стали бегать по дворам, вытаскивали на улицу жителей и тут же расстреливали. Погибло десять ни в чем не повинных людей: среди них отец и сын Соловьевы, двадцатипятилетний рабочий судоремонтного завода Костренко.

Такую же дикую расправу гитлеровцы учинили и над жителями квартала по улице Московской. Они выволокли старика Олейника на улицу, зверски избили его и заставили рыть себе могилу. Потом расстреляли. Расстрелы, расстрелы. Расстреляли сестер Емельяновых за то, что они приютили пятерых раненых во время десанта. В городском сквере расстреляли группу пленных матросов, захваченных в Южной Озерейке. От рук палачей погибли подпольщики, схваченные в паровозном депо: машинисты Сергей Поляков и Иван Мозговой, маневровый диспетчер Корней Антонепко, - погибли, не выдав товарищей.

В городе начались облавы. Солдаты и жандармы хватали мужчин, подростков и женщин и отправляли на строительство укреплений. Особенно подлой была охота на молодых женщин и девушек. Захваченных в квартирах, на улице или на рынке женщин гитлеровцы заталкивали в автофургоны и свозили к гестапо. Здесь их осматривали представители биржи труда, гестапо и немецкий военный врач.

С равнодушным деловым цинизмом гитлеровцы ощупывали женщин, открывали им рот рукояткой хлыста и осматривали зубы. После такого обследования раздавалась резкая команда: "Цу рехтс!" Или: "Цу линкс!":

Дюжие эсэсовцы хватали жертву и в соответствии с командой тащили влево или вправо. Врач осматривал еще раз группу, кое-кого заменял и наконец брезгливо ронял:

– Гут. Генуг!

Эсэсовцы втискивали женщин теперь уже в разные фургоны, и машины отправлялись, ревом моторов заглушая стоны, крики и проклятия. Вскоре стало известно, что их ожидала ужасная участь. Разведчики подполья установили, что женщин отправляют в специальные лагеря под Крымской и в районе разъезда Горного, которые именовались "лагерями сбыта женщин" и служили поставщиками "товара" в публичные дома для немецких солдат и офицеров. Часть захваченных девушек и женщин оставляли в городе и отвозили в кабаре, располагавшееся в здании бывшего городского Дворца пионеров. Здесь был и солдатский публичный дом.

Подпольщики сообщили Островерхову, что в полиции получен приказ об обязательной регистрации в комендатуре всех людей от 16 до 55 лет и что этот приказ скоро будет развешен по городу.

Надо было искать выход, спасать людей. И Островерхов пошел на рискованный шаг - стал выдавать фиктивные справки о членстве в общине. По уставу, утвержденному немецкими властями, члены общины освобождались от мобилизации на оборонные .работы и от эвакуации в Германию. Но то же самое положение предусматривало, что в общине должно состоять не более шестидесяти человек. Все члены общины получали соответствующие справки на специальных бланках за подписью старосты и секретаря общины, то есть Чеха и Островерхова. Чтобы не беспокоить лишний раз старосту общины и не вступать с ним в объяснения, Степан Григорьевич подделывал подпись Чеха. Он выдал свыше трехсот справок-удостоверений, в пять раз "раздув штаты", утвержденные комендантом города. Все пока шло гладко, подпольная организация закрепилась в городе и вела напряженную, хотя, на первый взгляд, и незаметную работу.

Надо

спасать

В конце февраля Зина Шаповалова доложила подпольному штабу, что в немецком госпитале лежит раненый советский офицер, которого гитлеровцы захватили в районе Станички и решили перед допросами немного подлечить.

Как же гитлеровцы открыли почти на передовой свой госпиталь? Это неспроста. Зина сказала, что немецкие санитарные машины входят во двор, а передние палаты с выходящими на улицу окнами были заняты больными из гражданского населения. Преследовалась цель: во-первых, показать, что фашисты заботятся о мирном населении, во-вторых, подчеркнуть, что в результате бомбежек русской авиации получают увечья русские же, а немцы лечат их. Вот в одну из этих палат и попал раненый советский офицер. Островерхов поручил Зине подробно разведать, попытаться найти путь к спасению пленного.

– Только смотри, Зина, это не такое простое дело, как может показаться на первый взгляд. Сначала разведай и доложи. Потом вместе подумаем и наметим план.

– Да я осторожно, Степан Григорьевич!

В тот же день Зина испекла кукурузных лепешек, сварила картошки, выпросила у соседки соленых огурцов. Все это завернула в узелок. Повязалась платком так, что из-под него виднелись глаза и нос, и отправилась в госпиталь. Робко потоптавшись у калитки, Зина несмело подошла к крыльцу, на котором расхаживал часовой.

– Хальт!
– остановил ее немец.
– Во-хин?

– Тетя у меня здесь, господин солдат, - торопливо начала Зина.
– Больная тетя, ферштеешь?

– Наин, - отрезал часовой. Но ему было скучно топтаться на своем посту. А девчонка хорошая, хотя и прячет мордашку в рваную дерюгу.

– Кто ти ест?

– Я?
– Зина наивно захлопа- ла ресницами.
– Так я же сказала: вон там моя тетя. Передачу я принесла, - Зина протянула узелок немцу. Часовой выхватил его из рук девушки и, что-то бормоча, стал торопливо ощупывать содержимое.