Да, будут ее осуждать, сплетничать, мол, без мужа родила. Да и Бог с ними. Поговорят и перестанут. Не сможет в аспирантуру поступить, ну не судьба, значит. Так свет клином на этом не сошелся, будет работать, выкарабкается. Хорошо, родители на пенсии, но не бедствуют, всю жизнь на севере проработали, ее старшая сестра, почитай, вырастила. Помощь будет.

Майя убеждала себя, стараясь победить страх перед будущим и постоянную тревогу, которая не оставляла ее ни на минуту. Страх перед всеобщим осуждением, страх оказаться изгоем, без средств к существованию и без поддержки, изматывал ее. Девушка надеялась, что родные смогут ее понять и не откажутся от нее. Одно она знала твердо, почему-то совершенно не сомневалась, она не простит себя, если убьет этого ребенка. А значит, и выбора у нее нет.

Майя погладила свой плоский пока еще живот и пробормотала:

– Только вот кто ты, мальчик или девочка? А впрочем, какая разница. Надо нам с тобой побольше витаминов кушать. Да? И воздухом дышать.

И так легко стало, стоило принять решение. Не важно, как оно сложится, главное, что их теперь двое. Что она не будет одна, что нужна этому крохотному существу, которое еще и человеком-то не называется, но уже растет в ней себе потихоньку. Слава Богу, у нее и правда будет новая жизнь. А что трудно будет... Майка усмехнулась:

– Пробьемся.

У нее все получится, она пройдет этот путь до конца. Она же сильная, особенно теперь, когда есть для кого жить. Если вдуматься, странно и даже фатально, они расстались навсегда, Владька от нее отказался, уехал, но, сам того не ведая, оставил ей частицу себя. Да какую частицу!

Разумеется, жизнь матери одиночки не сахар. Майя Сухова убедилась в этом сразу. Родители приехали, пришлось покаяться. Были в шоке, чего уж говорить, от нее такого не ждали, но делать нечего, поняли и приняли. А куда ж деваться? Соседи будут судачить, и черт с ними, с соседями!

В Универе, как только стало заметно, что она в положении, да без мужа, отношение к ней тут же переменилось. Ее сторонились, шушукались за спиной, неприязненно смотрели. Парни, которые раньше были сама любезность, теперь позволяли себе сальные взгляды и шуточки. Но не все, конечно. Были даже неожиданные моменты. Один из старшекурсников, Мошкин Петр, взрослый уже мужик, здоровый как медведь, как-то отвел ее в сторонку и прямо, без лишних слов предложил ей выйти за него замуж. А на вопрос, зачем ему это, ответил:

– Я же вижу, Сухова, что ты за человек, не первый день за тобой наблюдаю. Нравишься ты мне очень. А что ребеночек будет, не страшно. Я люблю детей.

Майка даже прослезилась.

– Спасибо тебе, Мошкин, хороший ты, добрый. Дай тебе Бог счастья. Но не могу я так. Прости.

На том и закончилось. Замуж ее больше никто не звал. Зато сплетни она о себе узнавала, только держись.

Она была подстилкой Беспольского. Нет, Марченкова. Нет, Марченкова и Беспольского вместе. Нет, всей группы, впрочем, чего мелочиться, на всем факультете вряд ли остался кто-нибудь, с кем она не переспала. И вообще, оказывается, она была подстилкой Кожина, за это он ее на кафедру и взял. И ребенок от него, точно. То, что Кожину за семьдесят, и он ей в дедушки годится, никого не смущало.

Эххх... Сначала, готова была сквозь землю провалиться, а потом Майка на все это махнула рукой. Ну говорят, ну неприятно. Что ж теперь, застрелиться и не жить? Плевать. Ходила себе потихоньку, на разговоры за спиной не обращала внимания, хотя, иногда, конечно, доводили до слез. Народ у нас добросердечный, знает, как сказать, чтобы больнее было.

***

Ребенок родился в сентябре. Мальчик, крупненький, здоровенький, слава Богу. Крикун. Назвала Его Майка Сережей, а отчество и фамилию взяли папину. Так и получился Сергей Михайлович Сухов.

И ведь что поразительно. Сколько Сухову народ осуждал, кости ей перемывал, пока она беременная ходила. А стоило ребеночку родиться, так все потянулись помогать. Добросердечный у нас народ, потому что.

Родители помогли, даже сестра на неделю приехала из Владимира, поглядеть на племянника. Соседские бабули с удовольствием помогали за малышом присматривать, им то что, все равно на лавочке сидят. И в Универе тоже отнеслись с пониманием, даже с заботой, и уже не только Глеб Давыдович ей помогал, а все, почитай, кто хоть что-нибудь мог сделать. Так что Майка все-таки смогла поступить в аспирантуру, не в этот год, но в следующий.

А маленький Сережка рос. Забавный такой, медвежонок, ножки, ручки крупные, сильный. Весь в папку. Только про отца его Майя старалась не вспоминать, ни к чему это. Когда малыш начал спрашивать, почему у всех папы есть, а у него нету, отвечала, что, во-первых, папы есть не у всех, а во-вторых, что папа уехал далеко и вернуться к ним не может. Незачем в ребенке ненужные надежды взращивать.

Да и больно было вспоминать. Так, в укромном уголке сердца хранились тайные воспоминания, как неприкосновенный запас, который и трогать нельзя, и выбросить нельзя.