Шрифт:
– И как же закончилась эта история?
– спросил Сергей.
Влад вскинул взгляд на сына:
– Лаодика не захотела его принять. А он с тех пор приходил к ее дому каждый день, в надежде вымолить прощение.
– Ндааа... очень жизненно...
– съязвил сын.
– И как, по-твоему, можно простить этого глупца?
– спросил отец.
– Не знаю, это дело Лаодики.
– Тогда пусть Лаодика решит его судьбу.
Влад встал, склонил голову, попрощался и ушел. Майя заперла за ним дверь, а Сергей остался сидеть в кухне. Хоть и не хотелось этого признавать, но он понял одно, простить или не простить этого человека, который его отец, вправе только мать. Потому что перед ней он виноват. А значит, ему не надо в их отношения вмешиваться. Мама Майя должна сама принять решение. И странным образом, эта старая легенда заставила его увидеть своего отца с другой стороны. Не как бездумного и бессердечного пользователя, срывающего цветы жизни, а человека, совершившего когда-то ужасную ошибку и теперь мучимого раскаянием.
И тогда он решил, что будет с отцом общаться. Конечно, о 'братании' речь не шла. Но здороваться будет.
Глава 17.
Как ей это удалось, каких усилий стоило, неизвестно. Только Эмма Беспольская поступила в этом году на мехмат. В NN Университет.
Когда она только заикнулась об том, что хочет там учиться, у Нелли челюсть отвалилась. Да и папа Алекс был ошарашен, а потом проникся гордостью за свое дитя. Мама Нелли тоже, когда первоначальный шок прошел, произвела элементарные подсчеты и пришла к выводу, что это весьма выгодно и экономически целесообразно. Так как учиться в России гораздо дешевле, а качество обучения... Беспольские прекрасно знали, что бы там во всем мире про наше российское образование не говорили, оно и правда высшее, потому что высшее.
Так что пусть девочка пробует, решила семья. Жить есть где, деньги найдутся. А подтвердить свой диплом в Штатах будет не так уж трудно, тем более, что она американка. Засели за подготовку, папа напряг пупок, кое-что с институтских времен еще помнил, а значит, был порох в пороховницах!
Вот так появилась в тот год на мехмате студентка-иностранка.
Стоит ли говорить, что господин Рудинский был потрясен, когда снова ее увидел. А потом слегка невзлюбил. Решил, что надо спесь посбивать с этой дерзкой девчонки, которая смеет на него вызывающе смотреть и нагло улыбаться.
А вот Майя Михайловна обрадовалась дочке Беспольского и даже взяла ее под свою защиту. В смысле от Филиппа Павловича, который все норовил поставить 'незнайку' на место.
***
С начала семестра прошло больше двух месяцев. В расписании было окно, Майя Сухова пригласила Рудинского посидеть в пустой аудитории. Потому как назрели вопросы для совместного анализа. Тот с готовностью откликнулся, ему и самому надо было поделиться массой впечатлений.
Потому что это только с виду Филя Рудинский являл собой 'безжизненную каменистую пустыню', на которую девушкам нечего бросать томные взгляды в надежде узреть там цветы любви. На самом деле это был слегка присыпанный пеплом огнедышащий вулкан. Но только вулкан просыпался и реагировал (совсем как пещера Али-бабы на 'сим-сим') исключительно при имени Эммы Беспольской.
Взяли по пластиковому стаканчику кофе и по шоколадке, как обычно. Присели в верхнем ряду. На сей раз, очередь признаваться первым принадлежала Филиппу.
– Филипп, что там у вас происходит, что прикопался к девчонке?
– Я? Я прикопался? Да она... Она знаешь что выкинула?
– Ничего я не знаю. За ней никаких нарушений не числится. Не знаю, о чем ты.
Он возмущенно затряс головой и воздел руки к небу:
– Конечно! Естественно! Я все выдумываю.
Майя выжидающе улыбнулась, похоже, сейчас начнутся откровения.
– На той неделе. Она меня заперла в аудитории.
– Что?
– Да! После последней пары.
– Ай, ай, ай... И вы, батенька, так и сидели до утра?
Он скривился:
– Издеваешься?!
– Что ты, как можно?
– а у самой улыбка до ушей.
– Издеваешься, - он покивал, - Нет. Я не сидел там до утра. Сама же потом и выпустила.
Майя хохотала в полный голос.
– Но ничего, я ей отомстил. Ага.
– Да?
– Вчера. Запер ее после пар в пустой аудитории.
– Какая жестокость...
Тут он добавил, хищно и победно сверкая глазами:
– Изнутри.
– Что?
– Что-что... Заперся я с ней...
– И...?
Вид у господина Рудинского был мечтательно-сыто-ностальгический, а глаза подернулись поволокой. На что Майя решительно качнула головой и сказала:
– Ну, я смотрю, тебе мои советы не требуются. Анализировать тут просто нечего. Но ты смотри, чтобы девчонку не обижал!
– Майя! Вот только глупости не надо говорить!
– Ладно-ладно. Тристан ты наш, с Изольдой...
– фирменная ехидная улыбка.
– Майка... Знаешь... Я никогда не думал, что это так... так...
Майя только рукой махнула.
– Расцвел кактус!
Он грозно свел брови, а потом рассмеялся вместе с ней.
– Ладно, Майка. Мне косточки перемыли. Скажи лучше, как у тебя?
– У меня...
Она на какое-то время ушла в свои мысли, и мысли, очевидно, не были неприятными, потому что женщина улыбалась.
***