Шрифт:
– Майя, скажи мне, чего ты боишься?
– Я... я не боюсь.
– Перестань. Мне, - Филипп ткнул себя пальцем в грудь, - можешь не врать.
– Филипп...
– Что Филиппп? Я уже тридцать три года Филипп. Рассказывай уже. Давай проанализируем, тебе же легче станет.
– Филипп, ты не понимаешь...
Он закрыл глаза, потер переносицу, а потом сделал жест в ее сторону:
– Тогда постарайся объяснить так, чтобы я смог понять.
– Я боюсь... Нет. Я... Черт... Да, ты прав, я боюсь. Боюсь поверить ему снова.
– Я так и думал.
– Ты не представляешь, чего мне стоило заставить себя забыть его и жить просто дальше.
– Майя, мне кажется, мы с тобой еще в прошлый раз разобрались с этим.
– С чем, прости?
– С тем, что ты и не думала его забывать. Просто задвинула вглубь себя и заперла все чувства. А сейчас он вновь их будоражит, если будешь пытаться запереть все в себе - легче не станет. Надо уже набраться смелости и выползти из спасительной скорлупы, в которую ты себя загнала.
Женщина вздохнула, подумав:
– Знал бы ты, что моя спасительная скорлупка уже изрядно потрескалась.
А вслух сказала:
– Я боюсь впустить его снова в свое сердце, потому что не знаю, что им движет. Что он чувствует по отношению ко мне? Нет, что он испытывает к Сереже отцовские чувства, в этом я не сомневаюсь. Но ко мне, что он чувствует ко мне? Что это? Вина? Жалость? Просто желание иметь удобный дом? Мне этого мало, одного этого мало! Я не хочу быть приложением, мебелью, не хочу!
Она затрясла головой:
– Я не хочу, чтобы он снова причинил мне боль. Не хочу...
– Майя, посмотри на меня, Майя, - позвал Филипп, заставляя выбраться из тех мыслей, которые совсем ее поглотили, - Ты не узнаешь, если не спросишь.
Снова страх во взгляде.
– Майя, не совершай ту же ошибку, что и тогда. Тебе надо поговорить с ним и все выяснить раз и навсегда. И нечего трястись, как перед экзаменом. Ты никогда трусихой не была!
Взгляд, который она подняла на друга, говорил о том, что она сейчас не просто трусиха, а просто катастрофическая трусиха, и что этот разговор будет самым страшным экзаменом в ее жизни. Филипп сочувственно взглянул на нее, но тон его был серьезным и твердым:
– Ты должна это сделать, прежде всего, для себя. И нечего тянуть, только мучиться сомнениями будешь.
– Ой, не знаю.
– Зато я знаю. Как ваш лечащий психотерапевт, мадам Сухова, я вам прописываю сеанс откровенного разговора с предметом вашего воздыхания.
Она снова смотрела с сомнением, но Рудинский был непреклонен.
– Желательно сегодня же вечером. Завтра отчитаешься о проделанной работе! Так, все, цыгель, пора за работу приниматься.
– Молчал бы, психотерапевт хренов, небось к Эмме своей торопишься?
Обвинение было брошено наугад, но попало в точку. Рудинский засмущался и покраснел, Майя рассмеялась, настроение все-таки улучшилось. Еще бы набраться сил, да поговорить с Владом... Им действительно надо многое выяснить.
Глава 18.
Майя думала о том, что ей сказал Рудинский весь остаток дня, пока ехала домой, пока готовила ужин. Сергей заметил ее отстраненное и погруженное в себя состояние, и его это обеспокоило. Он уже привык к тому, что они встречаются по вечерам, ужинают втроем, и мать выглядит спокойной и даже довольной. И вот снова. Это тревожное и замкнутое выражение на ее лице. Кто бы сказал ему, что он станет переживать, не отразится ли это на их только-только наладившемся семейном мирке. Что он будет беспокоиться, не поссорилась ли она с отцом?
Пришел Влад, она встретила его приветливо, но внутренне напряжение и настрой на серьезный разговор все-таки прорывались неуловимой нервозностью. И мужчины это почувствовали. Ужин прошел не так свободно, как это было в последнее время, все трое ощущали себя скованно.
Как много все-таки в семье зависит от настроения хозяйки.
Сергей ушел к себе. Влада охватило предчувствие надвигающейся беды, он посидел немного и поднялся, не в силах выносить это напряжение:
– Ну, я пойду, - помялся он.
– Подожди, нам надо поговорить.
Она встала и закрыла дверь кухни.
– Наедине.
Точно, ничего хорошего его не ждет...
– Скажи... Влад...
– Да, Майка, - обреченно.
– Скажи, чего ты хочешь?
– А разве это не ясно?
– Нет.
– Нет... Что ж. Я хочу быть с вами, Майя. С тобой и с сыном.
– Хорошо. Я очень хорошо понимаю твои чувства к сыну. Что он тебе нужен, я тоже понимаю. Но зачем тебе я?
Глаза у Марченкова удивленно округлились, а сердце сжалось.