И, говоря это, производитель волшебных превращений схватил моего поэта одной рукой за волосы; стекло в окне лопнуло и зазвенело по полу; фокусник, поэт и все собрание улетели в это отверстие. Все это сделалось так мгновенно, что мы едва могли приметить, куда они девались. В зале остались только Александр Филиппович, два его прикащика, прибежавшие, подобно ему, на стук, произведенный возвращением книг в шкафы, и я.

Бесполезно было бы изображать наше изумление и пересказывать разговор, который вслед за этим начался между нами. Александр Филиппович Смирдин уверял меня, что в этом ночном обществе он ясно видел почти всех живых и умерших сочинителей и сочинительниц, которых портреты висят у него на стенах, и что сверх того узнал: тут было множество лучших его покупщиков книг.

Я приметил на полу что-то белое. Взяв свечу, мы подошли к этому месту и нашли три звездочки, без сомнения, последний земной след великого безыменного поэта… Я не шучу; Александр Филиппович — свидетель.

Сегодня поутру он и его прикащики осторожно расспрашивали у многих из посетителей и покупщиков, виденных нами в зале во время представления, о том, что они делали и где были прошедшую ночь? Все божатся, что они были дома и спали.

Решительно чудеса! Впрочем, я читал что-то подобное в «Черной Женщине».{97}

А между тем великий безыменный поэт пропал без вести! Его нигде не отыскали сегодня.

[1839]

Взглянув на ничтожные остатки Старой Шемахи, русский путешественник не догадывается вовсе, что, за два с половиной столетия, это была блестящая столица знаменитых государей и прекрасного, цветущего царства. С самой глубокой древности, страна, известная теперь под названием Ширванской области, славилась своей красотою, плодородием и баснословным богатством. Предания греков утверждали, что овцы здесь одеты золотою шерстью. Аравитяне, покорив Кавказский край, называли эту часть его «Землею Золотого Престола». Во все времена Ширван представляется Востоку землею роз, золота и наслаждения, но никогда не был так славен как в пятнадцатом и шестнадцатом столетиях, когда в нем царствовали потомки храброго Шейха-Ибрагима Дербендского. При этом поколении храбрых и образованных государей, которое обыкновенно зовут династией ширван-шахов, Шемаха была одним из великолепнейших городов мусульманской Азии: сотни золоченых куполов и изящных минаретов, бесчисленные дворцы, киоски, фонтаны, мечети, бани, базары, караван-сараи, сады украшали столицу Ширван-Шаха, Халиль-Падишаха и Шах-Роха, около престола которых толпилось множество знаменитых воинов, отличных поэтов, ученейших во всем мусульманстве богословов, астрологов, врачей, литераторов. Держава этих государей распространялась по всему западному берегу Каспийского моря, от Дербенда до Тегерана, заключая в своих пределах нынешнюю Русскую Армению, Азербайджан и часть Мазендеранской области. Пышность их двора, говорят ширванские историки, затмевала весь блеск престола Сефидов, которые в то же время владычествовали в Персии, все великолепие Сулеймана-Завоевателя, в Царьграде, и Дели-Ивана, в Москве. Гарем ширван-шахов наполнен был первыми красавицами Закавказья; но промышленность, науки и порядок составляли любимые предметы их мудрых попечений, и при Шах-Рох-Падишахе, по словам местных летописцев, «во всем благословенном Ширване не было других птиц, кроме соловьев, и другой травы, кроме розанов».

Это блаженство страны, которая горячо придерживалась правоверного суннитского вероисповедания, не могло не возбудить жадности такого еретика, как Шах-Тахмасп, который, из своих испаганских дворцов, с завистью смотрел на безмятежное величие шемахинского падишаха. Царь возрожденной Персии ополчился на ширванского государя и овладел его роскошными землями. Но храбрый преемник Шах-Роха, Бурган-Эддин-Шах, вытеснил его из пределов ширванской державы, при помощи султана Сулеймана, и в 1555 году, после долголетних смут, она снова успокоилась под властью своих законных повелителей. Спустя шестнадцать лет коварный Тахмасп вторично нагрянул на нее со всеми силами Ирана и, в этот раз, ему удалось покорить почти все государства. Бурган-Эддин удержался в одном только Дербенде, где он и кончил жизнь, оставив в наследство сыну своему Халеф-Мирзе несколько неприступных утесов и неровную борьбу с нечистым персидским еретиком. Но молодой Халеф-Мирза-Падишах, прекрасный, как полная луна, и умный, как сатурн-планета, был в то же время блистательнейший герой своего времени. Он не устрашился Тахмаспа: с горстью храбрых дербендцев два года мужественно сражался он против иранских полчищ и, наконец призвав в помощь себе крымского хана, знаменитого Девлет-Гирея, исторг свою столицу и все ширванское царство из рук свирепого врага. Порядок, изобилие и счастие снова водворились в этом раю Азии. Шемаха снова начала затмевать все столицы Востока, который из конца в конец прогремел славою подвигов, мудрости и красоты Халеф-Падишаха. Соловьи, улетевшие все до одного при нашествии еретиков, этих отверженных шиитов,{98} снова собрались в Ширван; розаны, пять лет не раскрывавшие своих почек, расцвели великолепнее, чем когда-либо, и ширванское царство, еще могущественнее прежнего, стало все — радость, песнь и благоухание. От поднятия, подземными силами, грозных хребтов Кавказа за облака не было на земле государства счастливее Ширвана и султана величественнее Халефа.

Во время общей борьбы с персиянами Халеф тесно подружился с храбрым союзником своим, Девлет-Гиреем, которого нашествия на христианские земли Европы до небес превозносились мусульманами этой части Азии и о подвигах которого они с восторгом рассказывали самые невероятные чудеса. Молва, принятая повсеместно за исторический факт, утверждала, будто гарем крымского хана составлен весь из королевен Франкистана, женщин удивительной красоты, похищенных Девлет-Гиреем во время его удалых набегов на христианские государства, и что на других красавиц он даже не хочет смотреть ханским оком. Эта молва, доверчиво повторяемая визирями и придворными прекрасного ширван-шаха, поразила его ум или его гордость. Он глубоко призадумался: наконец, приказал подать лист бумаги и чернильницу, написал письмо и, позвав к себе младшего своего брата, Хосрев-Мирзу, красивого юношу лет двадцати, сказал ему:

— Свет глаз моих, Хосрев! ты храбр и молод и, по званию своему, должен приобрести себе славу воинскими подвигами. У нас теперь не предвидится никакой войны: государство наше требует отдыху после столь продолжительных бедствий; с нечистым Тахмаспом мы не желаем теперь начинать новой борьбы; Грузия и другие неверные области платят нам дань: словом, у нас, покаместь, некуда употребить свое мужество, а благочестивый мусульманин должен прежде всего отличиться в лице Аллаха подвигами своими против кяфиров, которые отвергают Несомненную Книгу{99} и не умывают семи членов; должен ратовать за торжество веры пророка безпогрешного и заслужить себе в мусульманстве завидный титул гази и в будущей жизни вечное блаженство. Мы признали за благо отправить тебя к первому богатырю нашего времени, к другу и союзнику твоего брата, чтобы ты, под его руководством, учился военному искусству и святому делу истреблять неверных на всей земной поверхности. Поезжай к Девлет-Гирей-Хану, сражайся, учись побеждать, прославь свое благородное имя во всем мусульманстве. Может быть, при этом случае, при особенном покровительстве Господа Истины, посчастливится тебе захватить какую-нибудь королевну франков, и ты, иншаллах, буде угодно Аллаху, после славных трудов, будешь наслаждаться ее чудесными прелестями, прежде чем всевышний наградит тебя на том свете за твои благочестивые деяния бесконечным блаженством с семьюстами-семьюдесятью семью гуриями, которые изготовлены для всякого искоренителя пырея неверия. Ступай, моя утроба, Хосрев!.. Да будет покров Аллаха над твоей юною головой!.. Отдай это письмо другу нашему хану и возвращайся к нам славным и великим.

Халеф обнял своего брата, и молодой человек, воспламененный его речью, тотчас занялся приготовлениями к отъезду. Ширван-шах дал ему блестящую свиту и богатые подарки для крымского хана. Пылкий Хосрев-Мирза, сгорая нетерпением сразиться с неверными и обладать европейскою принцессою, спустя несколько дней отправился в путь — через оттоманские владения, в Синоп, откуда турецкое судно благополучно перевезло его на берега Крыма. Принятый с отличною честью при багчисарайском дворе, ширванский принц, на другой день после своего прибытия, был представлен хану, объяснил ему цель своего путешествия и вручил письмо брата, которое Девлет-Гирей велел тотчас перевести для себя с персидского языка на турецкий. Этот перевод найден лет десять тому назад в архиве багчисарайского дворца при бумагах, составляющих обширную корреспонденцию крымских ханов с разными владетельными лицами Кавказского перешейка, и из них-то выписаны все документы, которые в этом историческом рассказе будут приведены в русских переводах.