– Я сунула тысячу лир в ваш карман. А вы не заметили! – сказала девушка. – Мне кажется, что после небольшой практики я могла бы стать такой же ловкой, как и синьор Торрчи!

– Но я их не заработал, – запротестовал я, – я не могу взять эти деньги.

– Пожалуйста, замолчите, терпеть не могу разговоров о деньгах. Замолчите.

– Тогда давайте продолжим экскурсию и поднимемся на крышу, за углом есть лифт. Да и статуи лучше всего смотреть вблизи.

– Пожалуйста, хватит о соборе! Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, просто поговорим. – Она открыла сумочку и достала темно-зеленые солнцезащитные очки. Когда она их надела, ее глаза скрылись за стеклами, и я испытал легкий шок, поняв, что именно ее глаза оживляли лицо. И теперь, когда глаз не было видно, оно стало, как маска, безжизненным и холодным.

– А о чем бы вы хотели со мной поговорить? – по-идиотски спросил я.

– Вы что, дурак? Или притворяетесь глупым? Вы не хотите разговаривать со мной?

Мысли мои совсем перепутались. Я не мог поверить, что эта девушка говорит серьезно. И действительно, совсем уж глупо, автоматически продолжил экскурсионным тоном:

– Может быть, “Максимум” или, если быть совсем уж точным, – Алла-Белла-Наполи.

– Пойдемте в обычную тратторию, туда, где едят простые люди.

– Вы не шутите, вы хотите пойти в тратторию?

– Ну да, пойдемте в тратторию, где вы обычно обедаете сами.

Я повел ее вниз по Корсо-Витторио-Эммануэле в кабачок к Пьеро.

Обслужить нас вышел сам хозяин. Пьеро – маленький человечек с круглым животом и сморшенным лицом, обрамленным лохматой черной бородой. Когда мы сели за столик, он посмотрел на девушку долгим, оценивающим взглядом, и в его глазах я прочел удивление и восхищение.

– Синьора! Синьора, какое счастье, чем могу служить вам?

Она сняла солнцезащитные очки, и в отсвете красного абажура настольной лампы ее глаза засверкали, как красные рубины.

– Заказывайте вы, – обратилась она ко мне. – Что здесь самое вкусное?

– Ризотто. Это классическое блюдо Милана, и нигде его не готовят лучше, чем у Пьеро.

– Значит, ризотто, – улыбнувшись Пьеро, сказала она.

– И котолетте а-ля миланезе. Она кивнула.

– И бутылочку сасселлы?

– Хорошо.

Когда Пьеро ушел на кухню, она открыла сумочку и протянула мне портсигар. Я взял сигарету, первую за два последних дня, дал прикурить ей, закурил сам – все это было похоже на сон. Сам себе я казался мыльным пузырем, который тут же лопнет, стоит только слегка его задеть.

– Вы, наверное, думаете обо мне черт знает что? – спросила она, глядя мне в глаза.

– Нет. Я просто не могу поверить своему счастью.

Она улыбнулась:

– Вы, наверное, подумали, что я шизофреничка?

– Ничего подобного я не думаю. Мне кажется, что вы действовали импульсивно, а теперь боитесь, как бы вам не пришлось раскаиваться.

– Нет. Что случилось, то случилось. Не в моем характере убегать или устраивать сцены.

– Устраивать сцены, – машинально повторил я. – Мы оба позволили себе некоторую несдержанность. Но, мне кажется, жизнь была бы гораздо привлекательнее, если бы мы шли навстречу своим желаниям, а не сдерживали своих чувств.

– Вы действительно так думаете?

– Да.

– Хорошо. Тогда я буду следовать своим желанием. Как вас зовут?

Я обрадовался, что надел сегодня чистую рубашку и побрился, поскольку далеко не каждое утро я утомлял себя бритьем.

– Дэвид Чизхольм, а ваше?

– Лаура Фанчини.

– Я думал, что у вас американское имя, а Фанчини – знаменитая итальянская фамилия.

– Я – американка, мой муж – итальянец. Я посмотрел на нее в упор:

– Итальянец или был итальянцем?

– Это имеет значение?

– Для меня – да.

– Ни то ни другое.

Вернулся Пьеро и поставил на стол два бокала “кампари” и бутылку минеральной воды.

– Ризотто будет готово через пять минут, а пока выпейте “кампарио, доставьте мне удовольствие, синьора, я угощаю.

Я положил руку на его кулак и слегка подтолкнул.

– Пьеро, у вас, наверное, много дел, – многозначительно сказал я.

Он понял мой намек и с улыбкой вернулся за стойку.

– Что вы имеете в виду – “ни то ни другое”? Он жив или мертв?

– Всего понемногу: он попал в аварию и не может ни говорить, ни двигаться, но пока жив. Вот уже четыре года.

– Извините меня. Это печально.

– Да уж, для меня так даже слишком. – Она налила в бокал немного минеральной воды.

– Если бы я знал, то не посмел бы вас поцеловать, – неловко извинился я. – Очень сожалею.

– Почему вы сделали это? – глядя в сторону, спросила она, тонкими пальцами вращая ножку бокала.

– Сам не знаю. При виде вас меня словно током ударило.